Центр круга

Slav

Ничего странного они не делали, и я так и не понял, чего Стайн испугался, вот только говорили они непонятно. Я таких слов и знать не знаю, да и теперь не вспомню. Трое эти по лестнице спустились и прямо к двери в подвалы… зашли, осторожно за собой закрыли. И все. Я тут вдруг и заметил, что Марка всего трясет. То ли услышал что, то ли одежда странная насторожила, только перепугался он не на шутку. Первым из нас к спальне кинулся, как он топотом своим сестру Агнесс не разбудил, до сих пор в толк не возьму.

А через две ночи Стайн и с еще пятеро опять пошел

на чужаков смотреть. Вернулись все в беспамятстве, только имена свои помнили и жизнь приютскую. С тех пор ни про сестру Мэри Альму, ни про чужаков никто и не вспоминал… пока твой чемодан не вывернули.

— А другие ведь спрашивали тебя? – подал голос Том.

— Спрашивали, – вздохнул Симон. – Николас спрашивал, Пиклс опять же. Я тогда подробностей не рассказал, ни к чему нам суета. Слухи они всегда только страху нагоняют, а ничего толком не объясняют.

— А зачем слухи? Почему же не узнать толком, что это за люди?

— Ты меня слушал плохо, Том? – нахмурился Симон. – Стайн… тот самый Стайн, что родился и вырос с нами вместе… перестал лунатить. И даже тугодум Пиклс тебе скажет, что здесь без «чужаков» не обошлось.

— Что же так все и оставить? – вознегодовал Том.

— А это уж твое дело. Я для себя выбрал молчание, спросят, повторю, что и прежде говорил – люди эти обычные, из религиозной общины, священнослужители, а одеты по своей вере.

Том открыто не возразил, но Симон понял, что поступит по–своему, предупредил:

— Станешь гнездо осиное ворошить, смотри, чтобы других не задело. Лучше, чтобы в приюте об этих чужаках никто не вспоминал.

— Не учи, я понял.

Том кусал губу раздумывал, а Симон улыбнулся мечтательно, вдруг сказал невпопад:

— Давно мы так не разговаривали.

Том вздрогнул, глянул на Симона, припомнил, что уже сидел вот так же с ногами на его постели.

— Лет с шести, – подсчитал Том, но, устыдившись сентиментальности, мигом оговорился: – Интересы меняются и друзья вместе с ними.

Губы Симона дрогнули в печальной улыбке, глаза опустил.

— Твои интересы сами по себе не допускают понятия «друзья».

— Это плохо? – спросил Том с вызовом.

— Это очень по–твоему, – ответил Симон без улыбки.

Разговор на этом прекратился, и Том вернулся в свою постель. Сразу закрыл глаза, но рой шумных мыслей не давал заснуть еще долго.

Двенадцать лет он считал приют самым скучным местом на свете. Строгие монахини, одинаковая повседневная форма, предсказуемый распорядок дня и забор, за пределы которого никогда не выходил.

Единственным подозрительным персонажем в приюте всегда была сестра Мэри Альма, позже она оказалась сквибом. Человеком, хоть и не творящим магию, но знающим о ее существовании. Это она раздвинула для него, Тома, рамки сиротского мира, но и она же посмела их ограничить.

Крестная сделала его хранителем их общей тайны о существовании мира волшебников. Как усердно она сплетала кружева секретности, шикала и осуждающе сводила брови, что теперь Том чувствовал себя обманутым – о тайне знал не он один. В голове еще звучал голос сестры

Рафаэль: «За этой дверью много чего подозрительного, сестра Элен, но в отсутствие сестры Мэри Альмы туда не следует соваться. Да и в ее присутствии, я вам этого не советую».

Опять же эти странные люди в карнавальных одеждах, что появляются ночами в приюте. Маги без сомнения. Симон сказал, что не видел их рядом с Крестной, но Том и так понимал, что тайно, ночью, никакие священнослужители не посещают сиротские приюты. И приходили они не ради разговора с Отцом Настоятелем… иначе бы он лично провожал их до Главных дверей. Но нет, эти трое уходили в одиночестве и через подвалы.

Что там говорил Пиклс, закусил губу Том, припоминая. «Незадолго до Рождества вернулась сестра Мэри Альма. Вернулась тоже как-то странно: еще вечером ни слуху, ни духу, а на утренней молитве уже в первых рядах. С ее возвращением опять непонятное стало происходить». Что если она возвращается тем же путем, что и те трое, через подвалы?

Том натянул одеяло до самых ушей, внутри назревало недовольство.

Его как особо опасную посылку, перевозят туда–обратно на «Полуночном экипаже», а в приюте есть иной ход. Вспомнилось приторно добродушное лицо тетушки Дотти, всякий раз задабривает печеностями и ласковыми словами, а сама по–тихому колдует над камином в смежной комнате. И у дверей чудом возникает «Полуночный экипаж». Кто поверит в такие совпадения?

Это все Крестная. Это она умудряется верховодить его судьбой, даже когда не стоит рядом. «Твое положение временно, – убедил его Антонин, – лишь до совершеннолетия. А потом иди хоть на все четыре стороны». Нет, думал Том с тихой уверенностью, я раньше освобожусь, как угодно, но освобожусь, не по мне сюртук пешки примерять.

Том успокоил себя мыслью, что вернется в кабинет Крестной, перероет все тайники, перечитает все книги, а там поглядим, останутся ли еще тайны. И пусть возвращается, и пусть видит, что он читал ее книги. Прятаться он не станет. И с этим Крестная уже ничего не поделает.

***

— Реддл, вставай!

Том двинул рукой на звук голоса, но промахнулся, и Мартин вновь затеребил его плечо.

— Вставай, говорю. Реддл!

— Свенсон? Какого черта? Подъема еще не было…

Тут же пожалел, что спросил: в ушах вновь зазвучал противный голос Мартина, нарочито важный и приторный.

— Без тебя знаю. Я разбудил, чтобы оповестить, что сегодня от нашей спальни дежурные по столовой ты, Луишем и Ламбет.

Том принял сидячее положение, злой и всклокоченный после сна, рявкнул:

— Самое время об этом говорить!

— Ну, извини, – всплеснул руками Мартин без тени сожаления, – но вчера, если помнишь, Уорлок и Стайн весь распорядок сбили. Я еще вчера должен был раздать дежурства, распределить участки и…

— Да–да, Мартин! – грубо оборвал тираду Том. – Да! Да, я пойду на дежурство, только заткнись, ради Христа.