Чалдоны
Шрифт:
Отлежавшись и опамятовавшись, лисенок подался на кедровый островок.
Обрывок цепи зарочал то за корни бадана, то за волчье лыко… Хотелось есть, но все, что ползало, бегало и летало вокруг, было калеке недоступно. Подкрепиться бы ягодами и грибами, да неурожай нынче в лесу. Шатаясь из стороны в сторону от слабости, лисенок выбрался на просторную тропу и равнодушно поскакал по ней. Она вывела его на окраину деревни Николы.
Местный киномеханик отправился в лес нарезать поздней черемши на засолку. Распахнул
Крикнул дочери, копавшейся в теплице:
— У нас гость!
Та, внимательно приглядевшись, ахнула:
— Лиса?! Господи, на ней живого места нет! Отыскались же нелюди сотворить такое! Разрежь скорее ошейник-то, задохнулась, поди, бедняжка…
Устроили калеку в тень под забором. Рядом поставили чашку супа и ушли в ограду, тихо прикрыв калитку.
По черемшу киномеханик не пошел. Подглядывал в щелку между досок: жив ли гость? А когда увидел, как тот жадно накинулся на еду, чуть в пляс не пустился от радости:
— Метет!
Лисенок облюбовал себе место под сараем. Сухо, уютно, тихо. Воля и лес в двух шагах от лаза. Ел все подряд, даже морковку. По ночам забавлялся охотой на мышей или наблюдал за падающими звездами. Они мерещились ему сияющими голубыми кузнечиками, прыгающими через далекий кедровый островок туманного детства. Мерещились мать и сестрица: скорбно сидят около милой норы, ждут не дождутся его возвращения; тинькает проворный ключик, в струящемся зеркальце воды дрожит и ломается отражение смеющегося маленького лисенка…
Однажды не выдержал и, как по нитке, поскакал на родную сторонку. Прискакал, а там, вместо матери и сестрицы, невесть откуда взявшийся матерый лисовин — его отец. Погнал сыночка в три шеи. Так уж в природе устроено: дали жизнь — иди на все четыре стороны.
Вернулся обратно рыжий хитрован под утро. Лег у лаза, как ни в чем не бывало, и задремал. Из домашних никто не догадался и не догадается никогда о прощальном поклоне лисенка кедровому островку — земле своих диких предков.
После гибели Полкашки охотник недолго жил. Караулил на солонце изюбрей, снял с одежды клеща и раздавил. Вернувшись домой, занедужил. Жена пичкала его таблетками от простуды. Когда спохватилась и подняла тревогу, было поздно: голова у несчастного свалилась на плечо — шея не держала.
Клещ-то оказался энцефалитным, а на указательном пальце у охотника была трещинка.
АКАДЕМИК
Рассказ
Побывал Юра однажды на подледном лове, вывернул из лунки окунька — и безнадежно заразился рыбалкой. За пытливый ум и бесконечные рыбачьи опыты удильщики в шутку прозвали его Академиком.
Забавно было наблюдать за ним. Приметит Юра, кто ловчее всех рыбу ловит, подкрадется, высмотрит устройство
Иные, жалея Юру, огорченно вздыхали и подозрительно косились на его руки: не затесаны ли они под клин зазубренным топором?
А иные грубовато подсмеивались:
— Академик, поставь ангарский наплав на удочку, он в лунке заметнее!
— Эй, Академик, в спорттоварах магнитные крючки появились, сами рыб примагничивают!
Юра не обижался, мотал на ус всё, что относилось к рыбалке.
Ох и повеселил он честной народ своими сногсшибательными расспросами! Как-то раз, в тоскливое бесклевье, подсел ко мне и, озираясь, спрашивает:
— Это правда, что чебак здорово берет на маринованного опарыша?
Я сразу догадался, кто выдал ему такую информацию — Витя Мешков, известный озорник, — и решил подыграть:
— Конечно, правда! Но есть кое-что и получше…
— А что? — Юра аж встал на карачки.
Я для блезира огляделся, и ляпнул с потолка:
— Сорожий пузырь. Только, чур, никому…
— Могила! — жарким шепотом заверил Юра и уставился на сорожку, пойманную мной еще утром.
Пришлось отдать рыбку, лишь бы отстал Академик, не крутился около.
Юра мигом распластал ей брюхо перочинником, извлек пузырь и нацепил на крючок.
Каково же было мое изумление, когда этот неумеха стал выбрасывать на лед одного за другим солидных чебаков!
Набежали рыбаки, градом посыпались вопросы: на что ловишь, Академик?
Счастливчик лукаво подмигнул мне, дескать, не волнуйся, секрет не выдам, и давай выколупываться:
— С ума, что ли, все посходили? Рыбу не видели?! Так смотрите, сколько влезет, вот она — перед вами, на льду. Расквакались: на что ловишь, да на что ловишь… На короеда!
Толпа пристыженно разошлась по своим лункам.
Одного только Витю Мешкова совесть не прошибла, упал перед героем на колени и позорно клянчил:
— Академик, удели короедика…
Юра, чуть не рыдая, отказал:
— Милый ты мой, рад бы, да у самого последний на крючке висит.
Ангельским голосом посоветовал попрошайке сходить за короедиком в лес, где сугробов намело — березам по уши.
Сорожий пузырь на крючке держался крепко, и Юра славно порезвился. Чебак как одурел — на лету хватал…
— Спасибо за секрет! — Юра искренне поблагодарил меня на прощание. — Почему сам-то на пузырь не рыбачил?
— Еще нарыбачусь! — ответил я весело, хотя на душе и скребли кошки.
Так, благодаря моему вранью, Юра стал знаменитостью. С ним почтительно здоровались, приглашали наперебой к «шалашу», где он, разрумянившись, вдохновенно вбивал в туманные головы бывалых удильщиков примитивные основы рыбалки. Академик!