Чалдоны

Горбунов Анатолий Константинович

— Заговоренная, — пугливо перекрестилась Матрена.

— Ку-у-да де-е-нется! — хвастливо взвизгнул Ося и, изловчившись, выстрелил перестарке в глаз.

Вырубили березовый крюк, зацепили добычу за жабры и с горем пополам выволокли на сушу.

— Ну и что с ней будем делать? — растерялась Матрена.

— Желчь вырежем, остальное звери подберут. — Ося мстительно пнул мертвую рыбину в бок. — У, коряга зеленая…

На обратном пути заглянули на кедровую излуку. Под упругими кедрами было полным-полно паданки. Мигом насобирали полный крапивный

куль. Хватит Матрене на всю зиму щелкать. Орех — крупный, ядреный!

Она, то ли от усталости, то ли от навалившейся на нее непонятной лени, опустилась на пушистый мох и печально засмотрелась на белое облачко, плывущее куда-то по воле ветра. «Вот и я такая же разнесчастная, — подумала Матрена. — Несет меня по жизни ветер судьбы, а куда — одному Богу известно…» Зажмурила свои черемуховые глазоньки и замерла околдованной царевной…

Кедры озорно кидались друг в друга шишками. Над лесом вился ястреб. Где-то в хребтах ревел гонный сохатый.

Опенок, оставленный караулить зимовье, кое-как дождался хозяев.

Не прошло и нескольких дней, а от перестарки остались голые кости. Зверье и табун воронов добросовестно потрудились над дармовым угощением. Вездесущая кукша доклевывала остатки. Среди вороха костей сверкнул перстень с крупной зеленой стекляшкой. Кукша схватила его в клюв и полетела на зимовье хвастать Опенку. Тот отвернулся от надоеды и притворился спящим. Села чистившей сигов Матрене на плечо.

— Будь ты неладна! — вздрогнула женщина.

Птица, вспорхнув, уронила свою находку ей в подол.

Матрена кликнула мужа, перебиравшего на взлобке сети:

— Осенька, глянь, что мне кукша подарила! — Примерила перстень на палец — как тут и был. Крупный прозрачный алмаз в золотой оправе полыхал на солнце зеленым пламенем.

— Старинная вещица, — разглядывая перстень, определил Ося. — Уйму денег стоит.

— Может, продадим?

— Подарки не продают, носи, — широко улыбнулся муж.

— Пиу… пиу… — подтвердила его слова качавшаяся на ветке талины буро-рыжая кукша.

До потемок засиделись нынче супруги на лавочке, слушая текучую Ёру. Опечаленный чем-то Опенок замер на песчаной косе и тихо поскуливал. Внезапно с понизовья донеслось далекое жужжание подвесного мотора.

— Кто бы это мог быть так поздно? — встревожился Ося.

— По клюкву свой кто-нибудь едет, — успокоила Матрена. — По шиверам-то на заводских лодках чужакам сюда не добраться.

Пока гадали, гость к берегу причалил. Опенок радостно виляет куцым хвостом: это же Филя приехал!

— Привет, Маленькая Власть! — нетерпеливо поздоровался со взлобка Ося. — С чем пожаловал?

— Во-первых, не Маленькая Власть, а глава сельской администрации, — одернул Филя. — Во-вторых, бабушка Акулина за вами послала. Большой человек из Америки к нам пожаловал…

— Откуда? — не понял Ося.

— Откуда, откуда… Из Голливуда! — Маленькая Власть важно поднялся по земляным ступенькам к зимовью. — Чтобы утром на мази были, понятно?

— Объясни толком,

зачем понадобились, — разозлился Ося. — Не ближний свет в Козловку гнать, жечь бензин, сети бросать без пригляда…

— Нищий нашелся… — хихикнул зять. — Сети ему жалко! Моя миссия — приказ бабушки Акулины выполнить, а там хоть вся рыба прокисни. — Заметив перстень на пальце у Матрены, бережно погладил культю здоровой рукой: вспомнилась неудачная охота на перестарку.

На восходе солнца два прогонистых шитика на полных газах мчались вниз по Ёре, поднимая с берегов цыганистых глухарей, собирающих камешки.

3

Прабабка Акулина от радости не знала, куда посадить посланника из далекой Америки.

Потомок белых эмигрантов прекрасно говорил по-русски.

— Выходит, мой Моисей Соломонович недавно скончался? — всхлипывая, утирала покрасневшие глаза прабабка Акулина.

— В 1993 году, осенью. Долгожитель по нашим временам.

— Хоть бы письмецо черкнул, касатик, за столько-то лет.

— Боялся за вас, Акулина Егоровна, — объяснил гость. — Узнай НКВД, что он в Америке живет, всю вашу родову бы до седьмого колена истребили.

Когда в верхах начали шерстить ленинскую гвардию, Моисею Соломоновичу чудом удалось сбежать в Америку. Со временем крупно разбогател, но второй семьи так и не завел. Тосковал по Акулине и сыночку, оставшимся в суровой Сибири. Живы ли? После развала Советского Союза навел справки. Оказывается, Акулинушка жива и здорова. Двух правнуков на ноги поставила — Наину и Иосифа. Собирался сам приехать, да скоропостижно скончался, заранее оставив завещание на имя прабабки Акулины и правнуков, — вся движимость и недвижимость теперь переходили к ним в руки.

Нина и Ося охмелели от свалившегося на их головы богатства. Встал вопрос о переезде в Америку.

Ехать за океан прабабка Акулина отказалась:

— Здесь дотяну свой век. И доллары мне ни к чему. Будете гостинцы отправлять — ладно. Рыбка ищет, где глубже, человек — где лучше. Может, там найдете свое счастье, да и за могилкой Моисеюшки будет кому приглядывать.

— Не страна, а сумасшедший дом, — отрезала на уговоры Оси и Матрена. — Кто, скажи, за бабушкой Акулиной тут станет ухаживать? Совсем остарела, еле-еле душа в теле.

— Будь по-твоему, — сдался Ося. — Устроюсь в Америке — сразу за вами вернусь.

Нина и Филя рады не рады. Машут сельчанам с палубы катера, кричат сквозь грохот дизеля:

— Жевательной резинки пришлем…

— Спасибо, Нина! Спасибо, Маленькая Власть! Счастливого пути! Смотрите там, негров не обижайте…

Катер дал задний ход и стал удаляться от берега, навсегда увозя Осю в чужие края. Он жадно впился слезящимися глазами в разноцветную толпу провожающих, увидел стоящих в обнимку ссутулившуюся прабабку Акулину и осунувшуюся Матрену — они поддерживали друг друга, чтобы не упасть от горя на сырые камни. У кромки воды с воем метался Опенок. Безысходная тоска застлала Осе взор.