Чародейский рок. Чародей и сын
Шрифт:
— Странная формулировка… — пробормотал Магнус. — Но хотя бы становится понятно, зачем у вас есть школа. А ты хочешь попасть в Царство Небесное?
— Ну… хочу, — снова вздохнула Эстер. — Но только потому, что там нет этих противных костров и жутких мук ада, про который нам тоже рассказывают добрые сестры.
Магнус склонил голову к плечу.
— И тебе не хочется вечного блаженства?
— То блаженство, которого мне хочется, — оно здесь и сейчас. Вернее, могло бы быть… — Эстер посмотрела на Магнуса в упор широко раскрытыми
Магнус с трудом выдерживал ее взгляд. Интерес и отвращение смешались в его душе.
— Тот Рай, о котором ты говоришь как о земном, очень похож на тот, который, по моим представлениям, настанет потом — но только он будет длиться вечно, а не какие–то жалкие минуты.
Девушка вздрогнула и отвернулась.
— Ты богохульствуешь!
— Вовсе нет. Святые испытывают большее блаженство, нежели грешник, предающийся пороку.
Эстер опасливо посмотрела на него.
— Монахини нам говорят, что блаженство — это только для душ.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, — отозвался Магнус. — Но могу тебе сказать из своего опыта: радость плоти — это только ожидание чуда, только наслаждение минутным трепетом, и этот трепет оказывается совсем не таким прекрасным, как ожидаешь. Вот почему развратники вечно в поиске новых завоеваний — они постоянно ищут того, что могут иметь одни лишь влюбленные. Я не могу говорить о полном экстазе, испытываемом истинно любящими друг друга людьми, но судя по тому, что я слышал, этот восторг превосходит простую похоть так, как океан превосходит озеро.
Эстер устремила на него изумленный и зачарованный взгляд.
— Да ты грешник!
— Увы, к моей большой печали. Я печалюсь о моей земной юдоли, а не только о том, что будет в загробном мире. В самой добродетели скрыта величайшая добродетель, да и в целомудрии тоже — хотя, быть может, все обстоит не совсем так, как вам говорят ваши учителя.
— То, о чем ты говоришь, уж точно не из их учения.
— Благодарю. И все же вам повезло, что у вас есть хоть какая–то школа.
— А я бы с превеликой радостью отказалась от такого везения, лишь бы стать свободной! — страстно воскликнула девушка.
Магнус сразу насторожился. Вот он, скрытый мотив.
— Свободной? Ну и что бы тебе это дало?
— Как — «что»? Свободу! — Эстер уставилась на него, раскрыв рот. — Чтобы делать все так, как я хочу, чтобы от меня отвязались родители и учителя, чтобы они не твердили мне то и дело: «Делай так, а вот так не делай!» Хочу танцевать, хочу песни петь, а не псалмы, хочу отведать всех радостей мира!
Все это она говорила, неотрывно глядя Магнусу в глаза.
У Магнуса неприятно засосало под ложечкой, но он постарался взять себя в руки.
— Мы все жаждем такой свободы, — согласился он. — Она приходит с возрастом.
— Нет. Она приходит,
— Или жену, — поддакнул Магнус, вспомнив о мужьях, томящихся под каблуком у жен. — Пожалуй, в этом я наивен, Эстер. И все же я мечтаю о таком союзе, в котором муж и жена так радуются друг другу, что живут дружно, им бесконечно приятно быть рядом, и поэтому необходимость сдерживать себя и подстраивать свои желания под желания другого не кажется такой уж тяжелой?
— Я тоже о таком мечтаю, — проговорила девушка, широко раскрыв глаза. — И доводилось тебе встречать таких супругов?
— Да, но их счастье не было вечным. Когда они состарились, у них начались ссоры.
— Старики часто бывают несносны, — согласилась Эстер. — Знаю таких.
— А люди, склонные к злобе, с годами становятся все более и более вспыльчивыми, — со вздохом добавил Магнус. — И все же они как–то живут вместе — в надежде, что сумеют притереться.
— Пока не иссякла любовь, — печально проговорила Эстер и отвернулась, явно расстроенная. — Стало быть, свободы не бывает совсем?
— Нет такой свободы, которую можно получить раз и навсегда — по крайней мере так я слышал. Свободу надо завоевывать снова и снова.
— Как и любовь? — прошептала Эстер.
Магнус кивнул.
— Если судить по тому, что мне довелось услыхать и повидать в жизни, брачный союз — это вовсе не волшебные чары, как многим кажется. Ни благословение священника, ни обмен обручальными кольцами не превратят в одно мгновение неприрученного дикаря в добропорядочного супруга, а вертлявую девицу — в смиренную и верную жену. И уж конечно, если люди не подходят друг другу, супружество не подарит им любви.
Эстер прищурилась. «Что у нее на уме?» — подумал Магнус и продолжал:
— И все же, я так думаю, свобода существует, только муж и жена должны заслужить ее верностью, готовностью всегда прийти на выручку друг другу. — Он нахмурился. — Я понятно говорю?
— Нет.
— Слава Богу. А то я уж испугался, что у меня проповедь получается. В общем, я бы предпочел другие свободы — поскромнее, но повернее.
Эстер озадаченно глянула на него.
— Это какие же?
— Одна из первейших — это свобода мысли. Тогда для тебя хотя бы открыт мир книг — если, конечно, повезет и книг окажется много.
— Мир книг? Да как же в него попасть–то, в такой мир?
— Очень просто. Надо научиться читать и писать.
— Нас такому сроду не учили! При чем же в школе чтение?
Настала очередь Магнусу вытаращить глаза от изумления. Что же это была за школа, в которой не учили ни читать, ни писать?
Он был готов это выяснить. Они с Эстер подошли к церкви. Девушка пробормотала:
— Спасибо, что проводили.
Она поспешила догнать стайку детей и подростков. Магнус усмехнулся. Видимо, он мог вызвать в общине подозрения. Неужели только из–за того, что был приезжим?