Чаролом
Шрифт:
И самые кровавые битвы произошли в устье реки. Древние боги морского народа не раз таранили каменное основание под Сукрапором, превратив известняк в сотни высоких столбов, теснящихся в восточной части залива.
Морской народ одержал бы больше побед, если бы народ Лотоса в отчаянии не заключил бы союз с людьми Облаков, жившими на другой островной цепи. Облачный народ не отличался многочисленностью, зато владел примитивной формой магического языка гидромантов. Но окончательно баланс сил на архипелаге был
Те войны тянулись столетиями, ослабляя народы, и закончились только тогда, когда разросшаяся Первая Новосолнечная империя Триллинона не подчинила себе весь архипелаг. Под имперским правлением лотоссцы отошли в верховья Матрунды и возвели там Матрундапор. Когда Первая Новосолнечная империя рухнула, божества, по одному от каждого народа архипелага, слились в Тримурил, став первой божественной совокупностью. Объединённые этим божеством иксонцы завоевали независимость и основали королевство Иксос со столицей Шандралу.
Но, как это часто случается в истории, распри между народами никуда не делись. Древние предрассудки сильны. Стычки, а то и мелкие войны между морским народом и людьми Лотоса, облачным народом и морским, лотоссцами и облачниками случались и по сию пору.
Франческа вновь задалась вопросом, не в перипетиях ли истории Иксоса причина того, что Леандра решила посвятить свою коротенькую жизнь архипелагу. Народы Лотоса, Моря и Облака вместе составляли тело Иксоса. Они зависели друг от друга и воевали друг с другом.
Архипелаг был кипуче живым и находился в состоянии войны с самим собой, точь-в-точь как тело Леандры.
Думая о недуге дочери, Франческа почувствовала во рту привкус пепла. Вспомнила пациентов, которых спасла. Она не колеблясь отказалась бы от них всех, если бы это позволило излечить дочь. Вместо этого детство Леандры превратилось в бесконечную череду анализов и осмотров. Но единственное, что удалось установить, это то, что во время вспышки болезни ей помогают высокие дозы гормона стресса. Они заставляют организм прекратить атаки на текстуальную составляющую.
До этого открытия Франческа вообще сомневалась, что Леандра переживёт свой десятый день рождения. Теперь, принимая во время приступов гормон стресса, дочь могла вполне дотянуть до сорока лет: весьма скромный возраст, учитывая её происхождение. Леандра была прекраснейшим произведением Франчески и одновременно – её самой большой неудачей.
Франческа подумала о других своих ошибках на ниве материнства. Когда-то ей казалось, что у неё просто нет иного выбора. Особенно если говорить о четырнадцати годах, проведённых в Порту Милосердия. Похоже, именно в ту ночь, в ту злополучную ночь она и потеряла Леандру.
– Магистра!
Франческа обернулась и увидела Эллен. Эллен была невысокой, смуглой, с глубоко
– Эллен, ты вообще спишь когда-нибудь?
– Только что спала мертвецким сном, что всегда меня радует, – Эллен встала рядом у борта.
– Я не дала тебе выспаться, да?
– Вовсе нет, – возразила Эллен, глядя на море. – Наверное, если мне так нравится погружаться в мёртвый сон, полагаю, это доказательство того, что мне понравится быть мёртвой и наяву.
– Что за мрачные мысли в такое чудное утро?
Эллен улыбнулась.
– Совсем из головы вон, что госпожа магистра стала бессмертной ещё до того, как сделалась врачом, и чёрный юмор потерян для неё навсегда.
– Боюсь, моя лучшая ученица, что твой юмор не по зубам вообще никому.
– Ну, лучше уж такой, чем вообще никакого.
– А сама всегда смеёшься моим шуткам, – скривилась Франческа.
– Молодым целителям надлежит смеяться над шутками старших в их присутствии. Это помогает скрывать то, что они смеются над старшими в их отсутствие.
Франческа иронично покосилась на Эллен.
– О, я вспомнила, почему выбрала тебя в качестве своего лорнского эмиссара.
– Потому, что уважаете мои суждения и наслаждаетесь моим сухим остроумием?
– Нет, потому что ты – коротышка.
– Говорят, что краткость – душа остроумия, – Эллен взглянула куда-то в область ключицы Франчески, затем нарочито долго разглядывала все её шесть футов роста. – О, моя магистра, мне кажется, я поняла, почему, глядя на вас, не хочется смеяться.
– Иными словами, – вздохнула Франческа, – у тебя нет никаких соображений насчёт того, кем было то морское божество.
– Нет, – Эллен сразу поскучнела.
Молодая целительница воспринимала любую неудачу, даже в совершенно невыполнимых делах, как личное оскорбление. Поэтому, наверное, она и нравилась Франческе.
Они ещё постояли, прислушиваясь к крикам матросов. Наконец, Эллен нарушила молчание:
– Магистра, похоже, вы совершенно не волнуетесь перед встречей с дочерью.
– Рада это слышать, потому что на самом деле я чувствую себя так, словно вот-вот сблюю.
– Надеюсь, огнём?
– Ещё одна шуточка, и я действительно его изрыгну.
– Вам не кажется, что такого рода лицемерие мелковато для вас?
– В моём лицемерии нет ничего мелкого. Я тоже повинна в шутовстве.
– Короче говоря, – вздохнула Эллен, – вы так и не поняли, зачем нас посетило то морское божество.
– Нет.
Они вновь замолчали. Солнце, уже вполне взошедшее, подсвечивало белые облака и тёмные иксонские джунгли. За Бюрюзовым проливом показался первый Стоячий остров.