Чаша отравы
Шрифт:
— Так мы и есть, если вам угодно, в известном смысле новые большевики, — парировал Беляков. — Мы, именно мы, — прямые продолжатели их дела. Мы — наследники всего, что они совершили. В наших руках всё, что они оставили. Мы обеспечили себе всю полноту преемственности от них. Мы применяем наработанные ими методы управления, пусть и в наших интересах. И именно потому у нас всё получается — мы, не зная неудач, по праву наследования властвуем над этой страной и ее народом.
— Да, действительно, большевики, коммунисты непобедимы в принципе. Но и у них есть ахиллесова пята — это они сами, вернее, их же лжесоратники-оборотни и их недооценка такой опасности. Да, настоящих большевиков могут победить лишь те, кто до поры до времени таковыми прикидывается. Сначала такие действуют под маской, под ложным флагом коммунистов, отодвинув
— Во-от, — удовлетворенно протянул Беляков. — Нет силы, сами же и признались, никто за язык не тянул. Вы — бессильны и жалки, какие бы прекрасные идеи ни изрекали, как бы ни желали честно и бескорыстно служить, как вы выражаетесь, народу. А власть-то — у нас! И только у нас, пусть даже мы убийцы, грабители, насильники и вообще людоеды. И это — определяющий критерий. Власть! И этим всё сказано!
— Ваша власть — падёт, а вы — умрёте, — спокойно, не повышая голоса и глядя в глаза Белякову, сказал Смирнов и улыбнулся.
— И это говорите вы? Мне? Я всесилен, я могу любого человека лишить жизни, и мне ничего за это не будет. В моих руках такие богатства, какие вам и не снились никогда. А ты? — начальник КОКСа, распаляясь, перешел на фамильярный тон. — Ты жалкий бесправный узник, избитый, запертый в клетке, жрущий баланду! Я в любой момент могу приказать подвергнуть тебя пыткам, искалечить, убить! За мной — сила! Сила! И власть! Понятно?! Власть! Власть!
— Заключенные, узники, рабы — это вы. Вы — рабы своего грязного скотства, своей необратимой деградации, своего беспрецедентного предательства. А я — свободен от рождения. Потому что я родился в свободной стране, и ее никому у меня не отнять, она со мной будет всегда, до самой смерти. Вы можете сделать с моим телом всё, что угодно, но свободными навсегда останется мой ум, мои мысли и моя воля. За вами, как вы утверждаете, сила и власть, но это — сила и власть заведомых преступников, злодеев, маньяков. За мной же — правда и справедливость, добро и человечность, любовь к людям и вера в разумное будущее цивилизации, — произнес Иван.
— Нет, вы видели? — захохотал Беляков. — Честно говоря, я первый раз с таким сталкиваюсь. Словно персонаж из «Молодой гвардии» какой-то, даже забавно...
— Первый? Правда? — спросил пленник.
Беляков как-то странно на него посмотрел и промолчал. Начальник КОКСа вспомнил отца Смирнова — как тот плюнул ему прямо в глаза. Конечно, признаться в той расправе сейчас было нецелесообразно. Иван, со своей стороны, тоже не стал выдавать себя.
— Вы будете на нас работать? — вдруг без какого-либо перехода спросил Беляков.
— В каком смысле?
— Осведомлять, что происходит в левом движении, в радикальных, протестных организациях. Влиять, насколько это возможно, на их позицию, на их решения.
— Нет.
— Что?
— Вы не расслышали? Нет.
— Если вы откажетесь, мы вас упрячем за решетку на полную катушку. На много лет. Вы состаритесь, когда выйдете. Если выйдете, конечно. Подумайте хорошо.
— Вы действительно всех по себе меряете? Вы лишили меня — да что меня, вы весь народ лишили будущего, всё человечество — и вы хотите, чтобы я стал вашим холуем? Вы серьезно?
Беляков вздрогнул. Похожие слова сказал перед казнью отец этого фанатика...
— Вы очень пожалеете о своем отказе. Очень.
— Я и не жду пощады. Умирать рано или поздно придется всем. Вопрос только, когда и как. И какая память останется потомкам. Вы говорите, что намереваетесь меня судить за «государственную измену»? А не вы ли сами изменили Родине? Нет, это я буду вас судить. Я вас обвиняю в том, что вы, убив нашу страну и социальный строй, отняли у людей сам смысл жизни. В том, что вы вновь, спустя семь свободных десятилетий, сделали девяносто девять
— Можете не распинаться, уважаемый. Я внимательно прослушал ваши сентенции за несколько недель перед арестом в офисе ЕКП. Даже если и есть какие-то юридические признаки, то сила — за нами. Право сильного — знаете о таком?
— Найдется и другая сила на вас. Сила правды. И сила справедливости. Ваша выродившаяся античеловеческая система несет людям лишь прозябание, бесправие и смерть. Поэтому с вами можно говорить только языком войны. Я объявляю её вам от лица всех свободных советских людей, всех тех, кто жил раньше, и всех тех, кто будет жить после нас. В этой праведной войне вы все умрете. Смерть ждет всех вас. Позорная, грязная и страшная. После ночи засияет рассвет, подавит исходящую от вас тьму и спалит вас всех в очищающем пламени. А то, что вы построили, это ваше так называемое государство, государство-предатель и государство-концлагерь, в какой-то измене которому вы меня обвиняете, рухнет. И на его обломках возродится и воссияет новый СССР, моя Родина. И над ней вновь взовьется красный флаг, и все ее граждане вновь обретут власть, собственность и свободу. И вновь все они станут полноправными хозяевами своей земли и всего того, что на ней находится, станут открывателями тайн мироздания и покорителями звездных просторов. А не топливом для вас, мнящих себя небожителями и благоухающей элитой, а в действительности являющихся подонками, вонючей и склизкой помойной грязью.
Иван поднялся с ковра и встал прямо, высоко подняв голову.
— От имени бесчисленных миллионов людей, которых вы загубили и замучили, которым сломали жизнь и не позволили реализовать свой потенциал на благо всего народа, я выношу вам приговор. Я признаю вас виновными в измене Родине, в заговоре с целью захвата государственной власти и ликвидации социалистических завоеваний, в незаконном присвоении, то есть хищении, общественной собственности в особо крупном размере, в совершении массовых убийств, в терроризме и в геноциде. Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики я приговариваю вас к смертной казни. Этот приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Около минуты трое сотрудников КОКСа молчали, застыв в изумлении.
— Ну что ж... Я предупреждал, — совсем тихо, со зловещей интонацией, произнес генерал армии.
— Да, проходите... — грустно сказала Зинаида Ивановна, впуская в свою скромную квартиру соратников Миши и Оли. — Обувь здесь поставьте... Олечка сейчас выйдет. Соберетесь в большой комнате.
— Да, спасибо вам... Можно попросить чай поставить? Что поесть, мы принесли, — сказал Никита Кузнецов.
— Хорошо, ребята. Сейчас... Располагайтесь.
Вышла Оля, с заплаканными глазами.
— Привет всем, — тихо сказала она.
— Привет... привет... — послышались слова соратников. — Как ты?..
— ...Вот, что, Оля, — сказал от имени всех собравшихся Кузнецов, когда они сели за стол и стали пить чай. — У нас к тебе необычное предложение. Ты же знаешь, что произошло неделю назад? Да, тебя там не было, но ты ведь в курсе?
— Да, мне сказали. Скандал с этим Жаровым.
— Да. Ужас. А что потом было... — сказала лидер иркутской организации Вероника Лисицына. — Всех, как скот, загнали в автозаки, отобрали телефоны, стали заставлять разблокировать и удалять посты... никто из наших не согласился... некоторых избили, даже пакеты на голову надевали и душили... но потом поняли, что это не имеет смысла, так как информация быстро распространилась, в том числе за границей, — и отстали...