Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века
Шрифт:
Фейхтвангер обрадовался, что вождь сам заговорил на интересующую его тему.
— Дело не в Радеке, — произнес он, — а в том, что на Западе многие считают ваши политические процессы сфабрикованными. Почему у вас все подсудимые единодушно признают свою вину и сами требуют для себя смертной казни? Разве это нормально?
— Почему признают? Почему требуют казни? — переспросил вождь. — А почему совершивший предательство Иуда повесился?
— Ну, Иуда это легенда.
— Это не просто легенда, — поднял Сталин вверх палец. — В эту легенду еврейский народ вложил свою великую народную мудрость. Троцкисты — это разновидность предателей
Сталин помолчал, раскурил погасшую трубку и сказал, положив ладонь на какую-то папку:
— Да что там наши предатели. Вот здесь у меня документы о том, что лидеры сионистов заключили соглашение с нацистами. Чтобы заполучить в Палестину богатых немецких евреев и их денежки, сорвали международный бойкот нацистской Германии. Политическая слепота. Вы, евреи, еще убедитесь, на что способен Гитлер.
Фейхтвангер вспомнил Арлозорова и смешался. Торопливо сказал:
— Ну конечно, я все понимаю. Но мне хотелось бы присутствовать на процессе над Пятаковым, Радеком и другими.
— Милости просим, — благодушно усмехнулся Сталин. — Как у нас говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Вы можете находиться в зале суда, пока у вас хватит терпения и выдержки.
С 23 по 30 января 1937 года в Москве, в Октябрьском зале Дома Союзов, проходило судилище над бывшими троцкистами Юрием Пятаковым, Карлом Радеком, Леонидом Серебряковым и другими. Фейхтвангер присутствовал на всех заседаниях этого изумительно сработанного триллера.
Подсудимые каялись с таким искренним надрывом, разоблачали себя так самозабвенно, что у писателя не осталось никаких сомнений в том, что они говорят сущую правду.
«Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет, чтобы добиться такого результата. Если все было вымышлено и подстроено, то я не знаю, что такое правда», — напишет он в своей книге «Москва 1937».
А правда была в том, что это для него так клеветали на себя бывшие соратники Ленина. Для него торчали газеты у них из карманов. И к расстрелу не всех приговорили — тоже для него.
Не ради тиражей и инкунабул они так яростно чернили себя. Им жизни посулили сохранить — вот они и старались. Трудно поверить, что такой умный и проницательный человек, как Фейхтвангер, ничего не заподозрил.
А он сидел, отдохнувший, выбритый, в белоснежной рубашке, прямо напротив скамьи, где находился Радек. Был момент, когда их взгляды встретились — и Фейхтвангер отвел глаза.
Он хорошо знал Радека. Ему был симпатичен этот талантливый и веселый циник, блистательный полемист и острослов. Вся страна повторяла его остроты, в том числе и те, которые только приписывались ему. Вот некоторые из них:
«Со Сталиным невозможно спорить: ты ему — цитату, он тебе — ссылку».
«Всякий революционер со временем превращается или в палача, или в оппозиционера».
«Вершина знаний о человеке — архивы НКВД».
«Коммунизм — опиум для интеллигенции».
«Ничто не меняется так радикально, как прошлое».
На процессе Радек играл
Этот человек остался самим собой и на скамье подсудимых. Его парадоксальные замечания вызывали улыбки присутствующих, совершенно неуместные в этом зале.
Вот как он описал допросы, которым подвергался во время следствия:
«Вопреки всяким россказням, не следователь меня пытал на допросах, а я пытал следователя. И я его совершенно замучил своими объяснениями и рассуждениями, пока не согласился признать свою контрреволюционную изменческую деятельность, свои преступления перед партией и народом».
Так и видишь, как Сталин улыбается в усы, читая это место в стенограмме суда.
О Радеке Фейхтвангер написал в своей лживой книге сердечнее, чем о других: «Самым страшным и труднообъяснимым был жест, с которым Радек после конца последнего заседания покинул зал суда. Это было под утро, в четыре часа, и все — судьи, обвиняемые, слушатели — сильно устали. Из семнадцати обвиняемых тринадцать — среди них близкие друзья Радека — были приговорены к смерти; Радек и трое других — только к заключению. Судья зачитал приговор, мы все — обвиняемые и присутствующие — выслушали его стоя, не двигаясь, в глубоком молчании. После прочтения приговора судьи немедленно удалились. Показались солдаты; они вначале подошли к четверым, не приговоренным к смерти. Один из солдат положил Радеку руку на плечо, по-видимому предлагая ему следовать за собой. И Радек пошел.
Он обернулся, приветственно поднял руку, почти незаметно пожал плечами, кивнул приговоренным к смерти своим друзьям и улыбнулся. Да, он улыбнулся».
Что тут труднообъяснимого? Не понял Фейхтвангер, что Радек нашел в себе мужество поддержать друзей в страшную для них минуту. Ведь их уводили на смерть, а он оставался жить. Но если он надеялся, что Сталин о нем забудет, то ошибся.
19 мая 1939 года Карл Радек был убит в Верхнеуральском политизоляторе по личному указанию Сталина. Какой-то уголовник за спирт и курево разбил его голову о цементный пол тюремной камеры.
Ну а Фейхтвангер, вернувшись во Францию, с рекордной быстротой написал книгу о своих советских впечатлениях. Надо же было отблагодарить гостеприимного хозяина за оказанную честь, за высокие тиражи, за подаренные ему инкунабулы, подлинность которых помогла ему убедить себя в подлинности судебного процесса.
И уж Фейхтвангер постарался. В своей книге «Москва 1937» он оправдал палачей, осудил их жертвы и восславил введенное Сталиным новое крепостное право.
Как мог искренний, непримиримый, неподкупный, на весь мир знаменитый писатель-антифашист не почувствовать, что в Москве 1937 года творятся жуткие дела, — пострашнее, чем в Германии?
Как мог он поддержать своим моральным авторитетом главного вдохновителя и режиссера кровавых вакханалий? Какая черная пелена легла ему на глаза?
Сам писатель над подобными вопросами не задумывался, подавив сомнения четкой формулировкой: «Лучше Сталин, чем Гитлер».
Книга «Москва 1937» очень понравилась Сталину. Она была немедленно переведена и издана в Советском Союзе тиражом в 200 тысяч экземпляров.
Торопились сталинские заплечных дел мастера. Очень торопились. Это было так важно показать еще недобитым старым большевикам и всему миру, что лучшие умы на Западе не сомневаются в правдивости московских процессов.