Частная школа

Шолохова Елена

— На какой они крыше? — судорожно сглотнув, обратилась она к Дине, бледная как полотно.

— С которой Алиса упала! — ответила Дина и повернулась к куратору. — Сделайте что-нибудь! Скорее! Он же его сейчас столкнёт, не понимаете, что ли?

— Точно, я же их видел несколько минут назад. Приходько вёл Эрика на чердак. Чёрт, что же он ничего не сказал! Надо скорее…

Но договорить ему не дала Нонна Александровна. Она вскочила из-за стола и кинулась прочь из кабинета. В приёмной на бегу велела секретарше вызвать охрану на крышу жилого корпуса, а сама помчалась вдоль по коридору в сторону лестницы.

Все расступались перед ней и ошарашенно

смотрели вслед. Невозможно было представить такое — чтобы чопорная и преисполненная достоинства Нонна Александровна так неслась по коридору, едва не сбивая встречных с ног. Валентин Владимирович еле за ней поспевал. А Дина и вовсе не могла догнать обоих.

Бегала Дина всегда быстро, но ослабевший после болезни организм заметно сдал. Только страх за Эрика и придавал ей сил. Но добравшись до чердака, дверь которого была уже открыта нараспашку, она с трудом дышала. В глазах темнело, а сердце выпрыгивало из горла.

Директриса и куратор, очевидно, не сразу сумели найти нужный выход. Потому что, когда Дина поднялась на чердак, они — Нонна Александровна и Валентин Владимирович — как раз выбирались на крышу. Дина сделала последний рывок и выскочила следом. И на мгновение остолбенела от ужаса, беззвучно открыв рот.

Эрик и Дмитрий Константинович боролись. Вцепившись друг в друга, они перекатывались в опасной близости от края крыши.

Наконец её лёгкие исторгли вопль. Директриса, почему-то уже босая, тоже захлёбывалась в истошном крике.

— Дима! Стой! Перестань! Остановись! — осторожно подбирался к ним куратор.

Но Приходько было не узнать. Он казался невменяемым. И точно обезумев, нападал на Эрика, пытаясь даже не то что столкнуть его, а спрыгнуть с ним вместе. И подойти к ним было страшно: любое неверное движение могло тут же закончиться трагедией.

Эрик изо всех сил выворачивался и отбивался ногами от него, пальцами, ногтями отчаянно цеплялся за выступы кровли, сдирая руки в кровь. И видно было, что он на последнем издыхании уже. Но одержимый физрук не выпускал его. Наоборот, казалось, зверел всё больше и нападал с каждым разом всё яростнее. В какой-то момент он разжал мёртвую хватку, но лишь на секунду. Эрик не успел даже отползти толком, как Приходько снова кинулся на него.

И в то же мгновение Нонна Александровна с каким-то жутким нечеловеческим криком рывком бросилась на физрука. Вцепившись в него, перевалилась вместе с ним через невысокое ограждение, и оба полетели вниз…

70

Несколько дней спустя

Газеты и новостные сайты гудели от разыгравшейся трагедии в элитной школе. По телевидению тоже прошло несколько репортажей. Сам пансион напоминал сейчас растревоженный улей. От благородной и торжественной ауры, окутывавшей прежде «Аквиллу», ничего не осталось. Кругом царили суета, мельтешение, галдёж, отчего площадь перед главным корпусом напоминала базар.

Парковка была плотно забита транспортом, и машины продолжали прибывать — высокие кованые ворота даже не закрывались. Кто-то, наоборот, уезжал. В основном, это перепуганные родители увозили детей.

За Диной тоже приехала мама. Но Дина наотрез отказалась покидать пансион, даже слушать ничего не пожелала. На все мамины уговоры и истерики упрямо и твёрдо отвечала: «Никуда отсюда не поеду». Хотя сама пребывала в жутком напряжении и шоке, впрочем, как и многие здесь. Пережитый кошмар и та страшная сцена на крыше никак её не отпускали.

С

нею и другими постоянно работал психолог, но, наверное, нужно было время, чтобы всё это как-то сгладилось. Да ещё и товарищи из следственного комитета со своими бесконечными допросами не давали в себя прийти.

Единственная отдушина — это Эрик. Когда он находился рядом, когда держал её за руку или обнимал — всё плохое отступало. Даже несколько мгновений с ним наедине успокаивали несравнимо больше, чем сеанс с психологом. Из-за него, собственно, она и отказалась уезжать.

Пансион не закрыли, хотя некоторые родители считали, что это нужно сделать непременно. Но во всяком случае сейчас вопрос о закрытии не стоял. Может, потому что многие ученики, те же Полина Аксентьева или Олег Руденко, не имели возможности вот так сразу уехать — их родителей даже в стране не было. Может, снова кто-то влиятельный вмешался. По школе прошёл слух, что некий очень высокопоставленный чин, вроде даже из правительства, лично озаботился судьбой школы. То ли родственник Нонны Александровны, то ли её близкий знакомый. Ну а пока всем заправлял её муж.

Сама она в тяжёлом состоянии находилась сейчас в одной из московских клиник. Врачи воздерживались от прогнозов, но и надежды не лишали. Ей, если можно так сказать, повезло — при падении она попала в сугроб.

Буквально за день до случившегося Нонна Александровна приказала рабочим очистить крыши от снега, и по всему периметру корпуса высились снежные кучи. Знала бы она тогда, что этим своим приказом без преувеличения спасёт себе жизнь. А вот Дмитрию Константиновичу, к сожалению, спастись не посчастливилось…

Дине до сих пор казалось, что она слышит истошный вопль Олеси Приходько. И перед глазами стоит душераздирающая картина, как та, обезумев от горя, бьётся в истерике, рвётся к телу отца, а её ловят, всячески сдерживают, пытаются увести…

Чем-то её наверняка затем накачали. Может, успокоительное вкололи. Потому что позже, уже ближе к ночи, когда Нонну Александровну и Дмитрия Константиновича увезли, а их всех пригласили в приёмную «поговорить», Олеся сидела как в анабиозе. Смотрела в одну точку перед собой и едва заметно мерно покачивалась взад-вперёд. Это пугало даже больше, чем недавняя её истерика: ничего не выражающее лицо, взгляд — совершенно пустой и остекленевший, голос — монотонный, глухой, бесцветный.

Когда её о чём-то спрашивали, она отвечала лишь после долгой паузы, словно до неё не сразу доходил смысл слов.

Она даже отпираться не стала от обвинений и о жутких вещах говорила безучастно. На вопрос следователя, правда ли, что Алису Полякову столкнула она, Олеся равнодушно кивнула.

— Но почему?

В приёмной вновь повисла продолжительная пауза. Затем Олеся, всё так же глядя в никуда, негромко заговорила:

— Потому что она хотела навредить папе. Мы в тот момент вдвоём у нас в комнате были. Даша Кутузова принимала душ, а мы готовились ко сну. И тут Алиса вдруг сказала такое. Ну, мол, в курсе ли я, что мой отец — педофил? И сказала, что он её домогался. Я ей не поверила. Она предложила самой спросить у папы. Я всю ночь не спала тогда, всё думала, а вдруг она не врёт. Испугалась ужасно. И наутро всё же спросила у папы. Папа сказал, что это всё глупости, но я видела, как он… занервничал. А позже, в тот же день, на перемене, я слышала, как Алиса позвала Дину пойти после уроков поговорить. Дина не хотела с ней разговаривать, она так ей и ответила. Но Алиса настаивала. Говорила, что это очень-очень важно.