Частные случаи ненависти и любви

Черножукова Виктория

– А хочешь, я тебе город покажу? – предложил Юрий. – Познакомлю с нашей компанией. Мы с друзьями собираемся в парке на «тарелочке». Это совсем рядом… Они люди интеллигентные и оригинальные. Один, например, депутат самоуправления, другой – сторож-богослов с дипломом, еще есть философствующий циник-романтик. Но если тебе станет скучно, то оттуда до «Латголы» совсем недалеко.

Лиза предложение благосклонно приняла.

Прогулка по центру Даугавпилса продолжалась часа два, и к восьми они уже подходили к «тарелочке». Это тоже был парк, но попроще, украшенный лишь

одиноким фонтаном в виде плоской восьмиугольной чаши – «тарелочки», – в центре которой располагалась скульптура: щекастая бронзовая девочка с кувшином на плече.

Рядом стояла бело-голубая православная часовня, и Юра, вжившись в роль гида, провел девушку по периметру ограды, чтобы та оценила все архитектурные прелести. Лиза прелестей особенных не увидела: часовня как часовня. Ее скорее удивили трое типов без возраста в трениках, скучавших у церковной калитки, – словно косплеивших любимых папиных гопников. «Кто хлещет в жару портвейн, кто не греет пива зимой», – говорил он, когда они в детстве, прогуливаясь, встречали таких персонажей, а мама соглашалась: «Они мешают нам жить!»

По «тарелочке» расползлись длинные тени, накрывшие расположившуюся здесь рюминскую компанию.

– Это Витя Белов, наш депутат, это Славик, Санчес и Егорыч. А это – Лиза из Петербурга. – Название города Юра произнес как титул.

Парни, которых представил Рюмин, приветствовали Елизавету благожелательными кивками и поднятием вверх пластиковых стаканчиков.

– Лиза, ты как насчет пива? – Юра первым делом провел быструю инвентаризацию в сумке-холодильнике, стоящей у скамейки. – Если местное, то у нас есть «Алдарис», «Пилзенес» и «Латгалес Алус».

Лиза пиво не любила. Оно было горькое и невкусное. Фреш, кола или холодный чай – в сто раз лучше. Но признаваться в этом ей показалось неловким: подумают еще, что она маленькая совсем.

– Пусть будет латгальское, раз уж мы в Латгалии.

Лизу усадили на скамейку, вручили ей стаканчик с пивом и тут же снова заговорили, громко и о чем-то своем. Признаться, Лиза рассчитывала совсем на другой сценарий – она солирует, а парни восхищаются, – поэтому немного расстроилась, что фокус дискуссии оказался смещен в какую-то далекую от ее интересов область.

– Мы сейчас пожинаем плоды 2004 года! – Виктор держал бутылку с водой, как гранату, пробкой вниз. – Тогда! Тогда надо было! Люди нас поддерживали, на митинги ходили! Вы бы видели, какие толпы собирались! Настрой был самый что ни на есть боевой: казалось, мы вот-вот победим и заставим вернуть отобранные у нас права! Реального равноправия добьемся, блин!

Белов выглядел старше других: лет уже под тридцать, жилистый, невысокий, спортивный. К тому же он почти не улыбался и только иногда поджимал щеку, растягивая губы, как резинки, вправо или влево. Этот человек никак не походил на депутата городского самоуправления города Даугавпилс. Ни солидности, ни степенности. Такие, в Лизином представлении, должны пацанов на районе строить, а не политикой заниматься.

– И почему же, Витя, вы тогда ничего не добились? – не без ехидства поинтересовался очкастый Славик. – Я вот лично эти претензии

не принимаю. Я тогда вообще еще только в третьем классе учился.

– Всегда, Слава, можно себе оправдание найти. – Строго сверкнул глазами Виктор. – Я, кстати, первый митинг организовал в девятом классе. А ваше поколение уже того… На европейских ценностях выросло, блин, вот и недоразвитое такое… Раньше люди были другие – крепче. Хотя как бы тоже всякого хватало…

– Богатыри – не мы, ага. А все равно ведь в итоге «слили» протесты, – продолжал подкалывать Славик.

– Потому что наивные были, идеалисты! Не привыкли к этим новомодным политтехнологиям, когда ни чести, ни совести – все годится. А некоторым главное было что? На этой волне самим подняться, имя сделать, чтобы потом в теплое место как бы попасть… М-да… Часть разосралась между собой потом, часть разочаровалась. А некоторые еще и засса… сорян, Лиза, испугались, что «закроют».

– Что значит «закроют»? – поинтересовалась Лиза.

– В тюрьму посадят. У нас с этим моментально. Раз – и под следствием. На мне лично два незакрытых дела висят. А незакрытые они потому, что крыть-то нечем – сфабрикованы полностью. Но власти удобно – в любой момент можно меня за яйца подвесить. Вот так!

– Какой такой власти? – не унималась Лиза. – Вы ведь, Виктор, и есть власть. Вы же депутат.

– Власть здесь латышская. Мы, русские, ничего не решаем.

– А какая еще должна быть власть в Латвии? Русская? – Лиза едва не подскочила на скамейке. – Хотите русскую власть, русский язык в школах – переезжайте в Россию и живите там себе на здоровье.

Молодые люди как по команде замолчали – и недобро уставились на девушку. Лиза растерялась. К такому повороту она оказалась не готова.

– Ты что, – тихо спросил Юрий, – из этих? Из «интеграстов»?

– Не знаю я, кого ты этим дебильным словом называешь! – огрызнулась она. – Я просто человек. Нормальный человек с нормальными взглядами. И я считаю, что если живешь в стране, то надо уважать ее язык, законы и традиции. Не понимаю, что вас всех так возмущает?

– У вас в России всегда так: чужих уважают, зато своих кидают через колено… – буркнул Виктор, глядя в сторону восьмиугольной чаши, как будто ничего занимательнее, чем радужный переплет фонтанных брызг, в мире не существовало. – К нам, вон, ваших демократов в последние годы понаехало… За европейскими ценностями, блин… И нас учат, как жить… Только вот незадача: мы-то у себя дома. Мы родились здесь, выросли. Это наша земля, наша! Почему мы должны отсюда уезжать, вместо того чтобы бороться за свои права?

– Друзья, по-моему, вы напрасно горячитесь, – мягко вклинился в разговор Егорыч.

Сначала Лизе показалось, что он очень юн – розовощекий херувим с длинными волнистыми волосами и книжными манерами, – однако она быстро поняла, что ошиблась. Егорыч был человеком без возраста, тип – «вечный студент». Такие в позапрошлом веке или умирали в двадцать лет от чахотки, или становились светилами науки. Не она одна чувствовала в нем масштаб: прочие, не исключая Виктора, к нему явно прислушивались.