Частные случаи ненависти и любви
Шрифт:
Городской краеведческий музей, который Лиза наметила посетить, занимал небольшой серо-розовый двухэтажный особняк с балконом. У входа в лучших традициях чернели чугунные львы, а внутри сидела седая корпулентная дама – с брошью и в очках, – настоящая хранительница музея. И геральдические звери, и благообразная служащая умилили Елизавету. Она по-американски улыбнулась, представилась студенткой исторического факультета (вуз на всякий случай уточнять не стала) и, не теряя времени, спросила про Герберта Мелдериса.
Вопрос застал даму врасплох. Ее брови вздернулись, затем стекли к переносице: очевидно, если в закромах памяти и хранилось
– Спасибо. Это очень интересно. А нет ли в архивах каких-нибудь более поздних свидетельств, уже военного времени? Чем Мелдерис занимался при советской оккупации и потом, когда пришли немцы? Мне удалось выяснить только, что он жил здесь, в Даугавпилсе. Я надеялась, что у вас в музее… Любая информация… Я была бы крайне признательна…
Лиза даже повторила весь этот текст на латышском, хотя дама с самого начала разговаривала с ней на чистейшем русском языке.
Та лишь пожала плечами.
– Не припомню, чтобы о нем писали в сороковых… Но это и понятно. Такое время: война, потом оккупация… Люди погибали, пропадали без вести, эмигрировали…
– Мелдерис был национальным героем, – обиженно сказала Лиза. – О нем, между прочим, вся мировая пресса трубила. Неужели просто взял и пропал без следа? Никаких свидетельств или воспоминаний? Как же так?
– Время было такое… – Музейная дама опустила глаза, будто лично несла ответственность за небрежное отношение к памяти о национальном герое. Выдержав паузу, она снова посмотрела на Лизу. – Вы зайдите в университет на историческую кафедру – это в старом здании на Виенибас. Может, там что-то узнаете… Господина Мелдериса могли расстрелять коммунисты, он мог погибнуть на войне… Думаю, скорее второе. Если бы такой человек стал жертвой советского террора, все бы это знали. Его смерть не прошла бы незамеченной… Сейчас к таким случаям пристальный интерес. Это про жертв нацистов вспоминать не любят… М-да… В общем, казни его красные, биография вашего летчика была бы во всех школьных учебниках.
«А мадам-то – ватница! – хмыкнула про себя девушка. – Наверное, она часть экспозиции – музейный работник советского периода».
Лиза из принципа попрощалась по-латышски и направилась к выходу.
– Подождите! – окликнула ее служительница. – Попробуйте заглянуть в отделение РОЛ – «Русской общины Латвии». Это рядом, как выйдете – направо, угол Ригас и Виенибас. Они делят помещение с ДОБАК – «Даугавпилсским обществом борцов антигитлеровской коалиции». У них там свой архив: документы, рукописи, воспоминания ветеранов. Есть и списки бывших узников нацизма. Тех, что детьми застали войну… Некоторые еще живы. Может быть, там вам помогут.
«Что за богадельня! – Лиза сердито щурилась на солнце. – РОЛ, ДОБАК, узники малолетние… Может, на кафедре повезет встретить нормального историка. Все-таки университет, хоть и Даугавпилсский».
Она прошла пару кварталов по Ригас и сверилась с навигатором: до старого здания минут пять
Наверх вела деревянная лестница, выкрашенная красно-коричневой палубной краской.
«Спасибо, что без медведя с балалайкой обошлось», – думала Лиза, налегая на тугую дверь, обитую черным дерматином: чтобы попасть в «Русскую общину», нужно было иметь хорошую физическую подготовку.
Сразу за дверью начиналась «зала»: стены в портретах советских командиров, облака дешевого сигаретного дыма, длинный стол под красной скатертью. В помещении было шумно и людно: человек пятнадцать – в основном мужчины в возрасте – сидели за столом и с заметным напряжением внимали какому-то парню, который был немногим старше Лизы. Видимо, мероприятие началось довольно давно. Парень злился, говорил громко и отчаянно жестикулировал.
– Услышьте меня, пожалуйста! Мы уже прос… проиграли прошлогодние выборы! К следующим нужно нормально подготовиться. Если и их сольем, то все! Другого шанса, может, вообще никогда не будет! Сейчас уникальные обстоятельства. Уникальные! Никто не хочет, чтобы закрыли русские школы – даже самые умеренные. Это реальная идея, способная сплотить людей. Способная объединить!
– Юра, ты сегодня угомонишься когда-нибудь? – устало сказал седой морщинистый дядька, сидевший во главе стола. Он махнул в сторону юноши рукой, в которой держал незажженную сигарету. Глиняная пепельница перед дядькой была переполнена окурками, и Лиза отметила про себя, что российский запрет на курение в публичных местах – безусловное благо.
Молодой человек заметно сник. Лизе даже захотелось поддержать его. Конечно, вся эта политическая абракадабра ее не вдохновляла, но сам Юра был ничего: синеглазый, скуластый, со взъерошенной челкой, и вообще на Камбербэтча похож.
– Николай Иванович! Я же очевидные вещи говорю!
– А я тебе говорю: хватит разводить панику! – внушительно перебил Николай Иванович. – Пока твое дело – слушать и выполнять решения территориального руководства. Уж Тамара Андреевна точно не глупее тебя. Все по плану идет. Люди за нас и так проголосуют. В тот день, когда Карлис продавил поправки о школах, русский избиратель, считай, уже стал нашим.
– Да не проголосуют они за нас! – опять заволновался Юра. – Не проголосуют, если пустим все на самотек! В который раз отдадут голоса за «согласосов»! Вот на днях был митинг в Риге. Сколько вышло? Две тысячи с небольшим. Пенсионеры в основном. А половина рижан – русскоязычные. Половина! Латыши смеются: у вас, дескать, за русские школы одни старики выходят, молодежь все устраивает. Видели карикатуры, на которых участники митингов – зомби? Неужели вас это устраивает?!
«Чисто комсомолец!» – Лиза попыталась придушить новорожденную симпатию с помощью иронии. Не хватало еще, чтобы ей, образованной, прогрессивно мыслящей барышне, понравился какой-то ватник! Между тем Юрий явно говорил искренне, а тембр голоса у него был такой, что прямо дух захватывало.