Частный детектив. Выпуск 5
Шрифт:
— Здорово, Джексон!
Он увидел меня и поспешил навстречу, краснорожий крепыш с огненно–рыжей шевелюрой и ручищами, как окорока. Мы обменялись рукопожатиями, и он сказал:
— Шелл, белоголовый проходимец, тебя что сюда привело?
Я предупреждал, что он сквернослов?
— Не желание повидаться с тобой, Джексон.
— Ну, не хочешь, не говори. Послушай, мой парень построил уже шесть домов в Хайте! Целых шесть, можешь поверить? Зарабатывает побольше меня, представляешь?
Я
— Он зарабатывает больше, потому что работает прилежнее, — поддразнил я, — он строит, а ты разрушаешь. Да к тому же через каждые 10 минут делаешь перерыв.
— Язык без костей! Я пошабашил впервые с самого утра. Кофейный перерыв. Кроме того, если я начну работать слишком быстро, начнутся неприятности с вывозкой мусора.
Он отстегнул плоскую фляжку с пояса, отвинтил крышку и хлебнул прямо из горлышка, сощурился, крякнул и облизал губы.
— По–прежнему употребляешь сорокаградусный кофеек?
— Человек должен поддерживать свои силы.
— А ты не боишься, что ты как–нибудь “перекофеинишься” и стукнешь этим ядром себя по голове?
— Ни боже мой. После двух таких фляжек я могу спокойно сбросить муху со стакана на стене, не повредив ни одного кирпичика. Ну, а кофеек, как ты сказал, мне нужен только для того, чтобы не спятить на работе. Бах — рушится стена, бах — вниз летит колонна, бах —… И так все дальше и дальше. Возможно, тебе это кажется интересным и восхитительным…
— Да нет, не совсем!
— Мне моя работа действует на нервы, если хочешь знать. Иной раз у меня появляется чувство, как будто я какое–то дикое чудовище, которое должно разрушить эту улицу.
Обведя рукой круг, я спросил:
— Что здесь происходит? Миллионеры строят новые банки и отели?
— Обновление города, они так его назвали.
Ясно, очередной проект перестройки, оплаченный из федеральных фондов. По–моему, куда понятнее сказать “из моего кармана”.
Джек продолжал:
— Три квартала полностью будут снесены, вот этот и те два.
Он показал, какие именно.
— Ты хочешь сказать, что здание Себастьяна — тоже?
— Да-а. За него примемся на будущей неделе. Работы выше головы: это старье не так–то легко разрушить.
— Могу представить. И твои чувства — тоже… А у тебя не возникали сомнения?
Возможно, возникали, из–за этого он и пил. Но чтобы жить, надо работать.
Я снова посмотрел через улицу на смазливую физиономию Хорейши Хамбла. Вот у него нет сомнений. Он
— Ладно, Джек. У меня на три назначена встреча. Продолжай крушить.
— Мне и правда пора приниматься за дело, но все же минут десять я сосну… Хлебнешь моего зелья?
Он снова взбалтывал фляжку.
Я протянул руку и поднес фляжку к губам.
— Спасибо, выпью глоточек…
Чтобы добраться до клиники Мордехая Питерса, надо ехать по Бенедикт–каньон шоссе к горам Санта—Моника, затем свернуть на Хилл—Роуд. Через полмили — частная подъемная дорога, которая ведет к очаровательному владению, откуда открывается потрясающий вид на соседние Беверли—Хилл и Голливуд, а в погожий день даже на Тихий океан.
Я проезжал мимо раза четыре, но внутри так и не бывал. С доктором Питерсом я тоже не знаком.
По дороге я припоминал все, что слышал об этом типе.
Он разработал теорию нового лечения психических заболеваний, которую неофициально называли “Питеризацией мозгов”. Еще совсем недавно царствовавший психоанализ Фрейда с его “комплексом Эдипа”, заполнявший пьесы, сценарии, радио и телепередачи, был полностью забыт. Мистер Мордехай Питерс стал новым героем, чуть ли не гением космического значения. Он писал книги, предисловия к книгам, рецензии на книги и на рецензии… и загребал по сотне долларов в час.
Вот этого–то знаменитого человека мне предстояло увидеть.
Свернув с Хилл—Роуд, я поднялся по асфальтированной дороге на высокое плато, которое, естественно, уже успели окрестить “Высотами Питеризации”, на котором раскинулась в антисептической белизне клиника.
Ровно три. Увидев надпись “место стоянки машин”, я припарковался, поднялся по широким ступенькам и вошел в офис.
Во внешнем офисе была кушетка, несколько стульев с изогнутыми спинками и стол с десятком непривлекательных журналов. За письменным столом сидела костлявая особа и что–то печатала на белых карточках. ’ Не иначе как интимные мысли пациентов. Я ее, сразу отнес к категориям старых дев (ей было уже за 30), потерявшей надежду расстаться официально или, на худой конец, неофициально со своей девственностью.
Я подошел к ней и заявил:
— Я — мистер Скотт.
Она кивнула головой и пробормотала:
— Вы можете присесть.
И продолжала печатать.
На столе секретарши раздался зуммер. Она перестала печатать, посмотрела на меня и сказала:
— Можете войти, мистер Скотт… — и добавила еще несколько слов, которые я не расслышал. Вскочив с удивительно неудобного стула, я был уже у двери и нажимал на ручку, когда раздался истерический вопль секретарши:
— Не сейчас! Я же сказала: через минуту.