Частный дознаватель
Шрифт:
«Мало тех, кто может терпеть любого рода боль. Долго. Это никому не даётся легко. Нужны годы практики, и если вдруг сменишь тело, что, в принципе, всегда считалось невозможным — тебе придёт конец…»
Капитан позвал подмогу. В комнату вошла троица жандармов. После этого сыщик снял с меня наручники и поднял со стула.
— Ну же, Лойд, покажите свои умения. Я слышал, у вас хорошо получается!
Я еле держался на ногах. Капитан зацепил меня левым хуком, и я повалился куда-то в глубину кабинета.
Гном смотрел на всё это с выражением полнейшего ужаса.
— Мистер Хейни, вы ещё можете помочь своему
Жандармы сдержанно хохотнули: я выполз откуда-то из-за стульев и попытался подняться, оперевшись на столик с бумагой. На ней отпечатались мои кровавые следы.
— Не думал, что у Лойда де Салеса есть какие-то принципы. Не сдавать своих? Защищать террористов? Да вы, батенька, преступник! — де Лувиньи с размаху пнул меня в спину, и я, щёлкнув зубами, свесился со стола.
«Мой дух способен на большее. И неважно, что тело де Салеса изнывает от боли: в его голове сидит Ричард Донаван, а этот человек никогда не придавал близких… Обман. Да и были ли они у него, эти близкие?»
Жандармы затащили меня обратно на стул и усадили напротив Хейни. Гном задрожал. Я поспешил успокоить его.
— Не бойся, Хейни… — стоило ме сказать глухую согласную, как с моих губ срывалась кровавя пена. — Это всё мелочи. Сама жизнь — мелочь. Если никогда не было того, ради кого можно умереть, то зачем жить?
— Сентиментально… — капитан с умилением сложил руки на подбородке. — Парни, похоже, у нас тут крепкий орешек. Несите молоток и гвозди… Ах да, и кофе. Спасение государства утомляет. — капитан повалился в кресло, оставив нас с Хейни созерцать наши избитые лица. С гномом обошлись ещё хуже — у него уже не доставало зуба и было видно отсутствие клока волос.
«Скорей бы умереть… Нет, ну правда. И зачем мне какая-то там "новая жизнь"? Чтобы исправить прошлые ошибки? Пожить ради себя? Какая глупость. Новое тело не сделает человека другим. Это то же самое, как дать нищему мешок золота. Что, нищий сразу побежит вкладывать деньги в гильдию торговцев шёлком? Снарядит отряд первопроходцев и откроет новый континент? Хотя бы задумается, что он делал в жизни не так, если оказался на улице? Очевидно же, что нет — не откроет он своё предприятие, не назовёт своим именем хотя бы клочок земли, никому после смерти ненужный, не разберётся в себе и ничего не исправит. В новой жизни я останусь тем же Ричардом Донаваном — одиноким любителем ломать сытые жизни тех, кто осмелился поднять голову и рассмотреть что-то, кроме денег. Ни скажу, что это плохо. Запомниться самому себе надо каким-никаким героем, спасающем мир от людей, мнящих себя свободными, а не охочим до наслаждений уродцем из параллельной реальности. Не хочу такой жизни…»
Мой стул пропитался тревогой, как маковые коржи жирными сливками. Наверное, если бы кто-то любил стулья и чувство бессилия, он бы нашёл этот стул очень вкусным…
Жандармы принесли инструменты — в грубой, серой ткани, и, конечно же, они принесли и кофе. Капитан вальяжно поднялся с кресла, забрал чистую белую кружку, сделал несколько глотков и принялся подбирать гвоздики.
— Знаешь, что чувствует человек, когда в него вгоняют сталь?
— Агонию, наверно. — я постарался спокойно пожать плечами. Вышло весьма топорно — от предвкушения несовместимой с земным существованием боли я
— Храбришься? Ну-ну… — де Лувиньи захватил молоток и направился ко мне.
Один жандарм остался стоять над гномом, а остальные два — зашли мне за спину и прижали к стулу. Капитан попросил одного из них вытянуть мне руку, после чего приставил к обратной стороне моей ладони средненький гвоздик.
— А знаешь, что самое смешное?
Пелена застилала мои глаза, но я всё равно сумел кое-как рассмотреть осклабившееся лицо следователя.
— Мы её даже не нашли… — посмеивающийся мужчина поднял молоток, и вдруг, одновременно, произошло два неожиданных события…
Первое — гном заорал «я подпишу всё, что скажете» и пустил слезу, и второе — капитан выронил молоток, схватился за сердце и упал на то место, где пять минут назад лежал я…
Глава 28
Нас закинули в пропахшую сгнившим сеном камеру. По идее, в подобном временном отрезке уже не должны были стелить каменные полы соломой, но, видимо, к тюрьме славные вехи прогресса никоим образом не относились — здесь царила своеобразная традиция. Пожалуй, всем местным консерваторам не терпелось попасть сюда, ведь именно в этом месте ничего и никогда не меняло своего облика.
Я не мог пошевелиться. Даже поднять руки. Любое движение отзывалось нестерпимой болью в костях. Хейни сказал, что у меня сотрясение, многочисленные ушибы и перелом рёбер. За пару дней Лойда де Салеса отделали так, что теперь он рисковал на всю жизнь остаться инвалидом. По крайней мере, я так думал.
— Хейни, какой сейчас час?
— За полночь. А что?
— Ночью ко мне должна прийти девушка. Если она не застанет меня дома, то начнёт переживать…
Гном одобрительно цокнул.
— Сабрина?
— Откуда ты знаешь? — задав вопрос, я так и продолжил валяться на полу, даже не повернув головы, и не прекращал пялиться в потолок, покрывшийся неровностями и трещинами.
— Ты сам говорил, когда мы пили. Не помнишь?
— Удивительно, что ты помнишь. — я улыбнулся, и у меня жутко заболела скула.
— А чего тут помнить. У меня — Лидия. У тебя — Сабрина. У Эйви… У него не знаю. Он сам по себе.
— Понятно.
Я вернулся к рассмотрению потолка и обморожению почек — пол был холодным, несмотря на лето и эту проклятущую солому, и я пришёл к выводу, что наверняка заболею… Но лежать не перестал. Это было слишком хорошим занятием, хотя бы, по сравнению с другими — сидением, катанием и стоянием… Также ещё существовало такое славное занятие как вешание, но оно показалось мне слишком претенциозным.
Гном зашуршал, чтобы обратить на себя внимание.
— Как думаешь, что случилось с этим ублюдком?
— Сердце заболело. Наверное, от злорадства… — сказал я на выдохе, держась за покалывающие рёбра.
— А я вот думаю, что это боги его покарали.
Я удивился: Хейни не казался мне таким уж верующим. Повернувшись к нему, я поймал на себе его серьёзный взгляд.
— Не шутишь?
— С чего бы. — гном пожал плечами. — В мире должна быть справедливость, Лойд. Как, с-собака, шар не крути, а должна. Если бы во вселенной только и делали, что наживались на человеческой доброте, наивности и слабости, то он — мир, давно бы канул в лету.