Чай, чапати, чили, чилим…
Шрифт:
Заповедник имени Джима Корбетта был создан, чтобы восполнить численность перебитых им некогда тигров. Мы отказались от поездки. В этот день с нами произошла курьезная история. В комнате не работала розетка, мы пожаловались администратору гостиницы, и он пообещал прислать электрика. Мы сидели в скверике у гостиницы и беседовали, нежась на солнышке и любуясь цветами. Вскоре к нашему столику подошел полуголый парень, босой, но в дхоти.
– Suck it, madam, suck it (сосите это) – сказал он.
– Маньяк! – мигом отреагировала Жанна. –
– Подлец! – Вскочили мы в негодовании.
– Электрик, – покачал головой парень.
– Ах, "socket", – заулыбались мы, сразу сменив гнев на милость
(socket – розетка).- Конечно, пойдемте к нам в комнату! Мы ждем вас с самого утра!
Электрик починил розетку и быстро ушел, ему был непонятен приступ бурного веселья, душивший ненормальных мадам.
Вернулись наши "лагерные" с экскурсии. Злые-презлые. В парк они не попали. Войти на его территорию можно было только, заплатив
600 рупий с человека. За эти деньги разрешалось провести в парке сутки и выделялся джип. Мистер Кушан развел руками и сообщил, что у него в кармане всего-то пятьсот рупий. Пришлось возвращаться ни с чем. Стоило ради этого трястись в автобусе четыре часа! Некоторые студенты вспылили и остались ночевать в парке за свой счет. Другие справедливо возмущались тем, что
Кушан не предупредил заранее об условиях посещения парка.
Предполагалось, что в кэмпе ICCR платит за все.
В другой раз нам пообещали показать прекрасные виды снежных гор.
До смотровой площадки протянута канатная дорога, прокатиться по которой для многих было бы в новинку и в удовольствие. Но студентам сказали, что канатная дорога неисправна и предложили пройтись наверх пешком. Группа альпинистов, наверное, обрадовалась бы такому походу, но ленивые островитяне и расслабленные негры были разочарованы. Никаких намеков на снег там и в помине не было. Обещанные виды можно наблюдать только зимой. Мы оказались самыми ленивыми и благополучно доехали до смотровой площадки по неисправной канатной дороге.
– Надо поближе держаться к этим девушкам, – заметил Муртада, – они знают, что почем. На вершине можно было сфотографироваться в национальных гуджаратских костюмах, вышитых маленькими зеркалами, что мы и сделали.
Ближе к концу пребывания в этом лагере, мы решились поехать с другими студентами смотреть закат в горах. Столько было проколов, а все еще на что-то надеялись. И вот опять, подвергая свои жизни опасности, с шофером-Парикмахером, взбираемся в гору.
Дорога оказалась в неисправности, и часть пути пришлось идти пешком. Добрались до лесничества, окруженного забором. Встретили нас недружелюбно, попросту предложили убираться вон. Около часа
Кушан торговался с лесниками, чтобы нам разрешили постоять за оградой. В конце концов, нас пустили, и мы заняли места на склонах и на деревьях и воззрились на солнце, которое было все еще довольно высоко.
– Сейчас я расскажу вам, как все это
Солнце садиться не торопилось, и студенты занервничали.
Приблизительно через час светило медленно и неохотно поползло вниз. Между гор оно явно не попадало.
– Ветер, – обреченно вздохнул Муртада.
Друзья-китайцы принялись дружно фотографировать закат, афганцы – друг друга в романтических позах. Муртада тоже взял фотоаппарат и сфотографировал своего друга Азиза на дереве. Уже было сумрачно, и негр Азиз был едва различим.
– Зачем ты его сфотографировал? – удивились мы. – Ведь ничего не будет видно!
– А это не важно, он же знает, что там находится, – махнул рукой
Муртада. К тому моменту как солнце все-таки село, все замерзли и поспешили к автобусу. Кушан пересчитал своих подопечных.
– А где наши черные парни? – спохватился он.
– Да вон они с деревьев слазят, – успокоила его Айман.
В следующий раз мы посетили музей все того же легендарного Джима
Корбета. На парадной стене висела фотография Джимми на фоне гигантского, размером со слона, тигра-людоеда, убитого им, и увеличенная копия письма Джимми. В углу комнаты стояла полуразвалившаяся раскладушка, на которой возможно спал Джимми.
В стеклянном ящике лежали тарелки и капканы, не исключено, что они тоже принадлежали ему.
Кормили отвратительно. А мы-то были уверены, что северо-индийская кухня лучше южно-индийской. Ничего подобного. В
Дели мясо не популярно и его трудно добыть, наши знакомые почти стопроцентные вегетарианцы. А в лагере давали рис, черный горох и пресный сухой хлебец – роти. Хорошо, что мы нашли на Моле дешевый тибетский ресторан, там, в основном, и питались. Иногда обед выдавали в дороге в аккуратных белых коробочках. Содержимое коробок – вегетарианские котлеты и сэндвичи, студенты скармливали животным, оказавшимся поблизости. Один раз это была корова, в другой раз – олень.
Еще в нашем лагере были дискотеки в зале для конференций.
Магнитофон хрипел. Кассет было всего три, музыка быстро надоела, и народ вяло подергивался. Но мистер Кушан настаивал, чтобы мы развлекались. Он потихоньку спросил у Айман, нет ли у нас русских, выпить чего-нибудь.
– Алкоголь? Ни в коем случае! – не раскололась Айман, – вот пепси, пожалуйста. В пепси были намешаны капли для сексуального возбуждения, которые мы не поленились купить в магазине, чтобы посмотреть, как они действуют. Кушан от пепси отказался. Решено было неграм не давать снадобье, так как их все равно ничего не берет. Больше всего нам хотелось напоить маврикийца – высокого, большеглазого, положительного. Поэтому я подсела к нему поближе и завела светскую беседу, о том, как плохо в этом лагере, и как замечательно было в других. Ненавязчиво я предложила маврикийцу пепси, но он отказался. Играла медленная музыка.