Чай, чапати, чили, чилим…
Шрифт:
Мы получили денежки, а режиссер сказал:
– Завтра вы должны прийти на съемку в пять утра.
– Еще чего? – возмутились мы.
– Ни в коем случае не опаздывать!
Обычно я не могу разбудить Жанну к началу занятий в колледже, ни к первой паре, ни даже ко второй. А тут, представьте себе, она встает в четыре утра, съедает тарелку пельменей, потому что индийская пища (особенно дармовая) непитательна, и мы, одевшись потеплее, мчимся на моторикше к зданию Vidhana Soudha, рядом с которым будет проходить обещанный shooting. Что это, тяга к искусству или все же банальные меркантильные помыслы?
Vidhana Soudha – что-то вроде местного Кремля, здесь заседает правительство
– Вот-вот туман развеется, и будем снимать.
Сонали Бендре приехала к восьми часам.
– Какая вопиющая наглость! – орала Жанна. – Они могли бы всем сказать прийти в восемь. Что за отношение?!
Чувствовалось, что Жанна возненавидела Сонали всеми фибрами своей невыспавшейся души. Но приезд актрисы никак не ускорил события. На ровно подстриженной травке под окнами кабинетов министров мы расстелили кашмирские шали и, прижавшись друг к другу, легли досматривать прерванные сны. Индийцы только улыбались и разводили руками:
– Ох уж эти иностранки!
Шло время, туман исчез, но никто не торопился нас будить. Мысль о том, что все уже ушли, не давала мне покоя. Зря беспокоилась, про русских звезд никто не забыл. Часиков в одиннадцать всех собрали и отвезли в полуразрушенный дворец. Они пропустили утреннее время, положенное им для съемок у здания правительства, и решили вместо этого снять интерьер класса, в котором мы все учились. Мы с Жанной сидели за первой партой, а Сонали – за второй, но на вопросы учителей блестяще отвечала она. Кунил непрерывно пялился на нее со своего места у окна.
– Так, Ананд, за этот день ты даешь нам по пятьсот рупий, – попробовали мы накатить на нашего протеже.
– Что случилось, девочки? – взмахнул ресницами Ананд.
– Это был долгий день, Ананд. Очень долгий. Ради чего мы вставали в такую рань?
– Девочки! Это работа. Вы знаете, сколько платят остальным ребятам? Половину того, что получаете вы, – стыдил нас Ананд.
–
А с вас я даже не имею никаких комиссионных!
– Пятьсот рупий, Ананд. Иначе мы больше не придем.
– Вы не можете не прийти! – всполошился Ананд. – Вас уже задействовали в нескольких сценах. Вдруг придется что-либо переснять?
Пятьсот рупий он так и не дал, чем очень нас обидел. На следующий день мы не пошли сниматься. Тем более, что нас опять попросили приехать к пяти утра (вдруг тумана не будет).
– Здоровье дороже, – решили мы, – не хватало нам почки отморозить на министерских лугах.
Вернулись персы, привезли фисташек, угроза голода перестала существовать.
Мы не смотрели этот фильм, не знаем, сохранились ли в нем сцены с нашим мимолетным участием. Но одну песенку из него довольно долго передавали по каналу V, где показывают музыкальные клипы.
Мы поделились с персами опытом работы в их отсутствие.
Оказалось, что им тоже известна Сонали Бендре, и они жалели о том, что не удалось увидеть ее воочию. Начались студенческие будни.
Впрочем, скоро знакомая из Ирана, персидское имя которой,
Маниджа, все произносили на индийский лад – Маниша, а чаще просто называли Мама – джан, повезла нас на новый кастинг.
Маниджа –
В Иране веками живут армянские колонии и хранят свои обычаи. Без памяти влюбленный иранец не обратил внимания на увещевания шокированной семьи. Маниджа обладала особой яркой и тонкой красотой, хрупкостью и нежностью, трогательной беззащитностью, перед которой он не мог устоять. К тому же она прекрасно танцевала испанские и арабские танцы. Но супружеского счастья не получилось. Хотя, как рассказывали персы, у Маниджи было все, чего может пожелать капризная женщина. Но ей было неуютно в огромном доме с бассейном и слугами, в доме с чуждыми ей традициями. Когда дети выросли, она покинула своего нежного супруга и переехала в демократичную Индию. Сын остался с отцом, а дочери последовали за Маниджей. Они жили втроем в маленьком домике по соседству с нами. Дочки учились в колледже, отец оплачивал их образование, но на содержание давал мало денег, так как обиделся на упорхнувшую жену. Дочки бывали в Иране, Маниджа туда больше никогда не ездила. Они вели полубогемный образ жизни, у них постоянно гостили артисты, музыканты, художники и случайные люди, относившие себя к высокому искусству. Как-то нас познакомили с иранским художником, который делал свои картины из обычных перьев. Его мастерство было настолько уникальным, что государство Ирана превратило дом, где он жил, в музей. Все, что он делал, непременно становилось национальным достоянием: ни продать, ни вывезти свои картины из страны он не мог. Мы видели книгу с репродукциями его картин. Поверить, что такие фантастические полотна сделаны из простых куриных перьев просто невозможно! От вдыхания паров ядовитых красок, которыми он пользовался, чтобы выкрасить перья, художник заработал рак легких, и решил не дожидаться смерти в постели, а все отмерянное ему время провести в путешествиях по миру. Вот мы и встретились с ним в Индии. Маниджа давала уроки танцев, выступала с небольшими сольными концертами и часто участвовала в различных мероприятиях, связанных со съемками фильмов.
Она одевалась довольно странно, в длинные юбки темных тонов и сильно декольтированные блестящие блузы, носила шейные платочки, вуали, перчатки, отороченные мехом, держалась вежливо и скромно, застенчиво улыбалась и смотрела рассеянно-грустными красивыми, всегда выразительно подкрашенными глазами. Трудно было поверить, что эта тихоня решилась на такой серьезный шаг – покинуть дом, мужа и уехать в чужую страну. Наши знакомые иранцы считали ее не от мира сего, но никогда не порицали за такую нехарактерную для восточной женщины самостоятельность, не сплетничали на ее счет, напротив, помогали маме-джан (дорогой мамочке), если она нуждалась в помощи, и обращались с ней бережно и ласково.
Маниджа представила нас одному бангалорскому семейству, которое годами нанимало людей для съемок в массовках. К ним часто обращались продюсеры, если фильмы снимались в Бангалоре, Майсуре и других городах южной Индии.
Заправляла в семье тетя Сушила, бабуля лет семидесяти, как будто бы больная (она все время сидела в кресле), но очень хваткая.
Она решала, сколько мы будем получать за съемки, угощала нас кофе и печеньем, смеялась, когда мы набивали себе цену. С виду она казалась обычной домашней бабусей, но с мафиозным ореолом при внимательном рассмотрении. Все называли ее просто Aunty. На съемки с нами ездила ее дочь, большая румяная баба, в самом расцвете сил, пышечка (таких же, но игрушечных, сажают на русские самовары), и два агента телохранителя Равви и Фируз.