Чаячий Мост (Химеры - 1)
Шрифт:
– Ну что?
– осведомился Хальк.
– Опомнилась? Тогда пошли.
И протянул Алисе спрятанную в ножны дагу.
Город остался позади. Оглянувшись, Алиса в последний раз увидела за полоской ощетинившегося сухим татарником поля крыши его домов и башен, столбы дыма над печными трубами, острую иглу шпиля Серебряной башни... и ей мучительно захотелось назад. Она никогда, в общем-то, не испытывала к этому городу особой любви, он не был для нее ничем большим, нежели жизненное пространство. Но там, в излучине реки, которая отсюда, с высоты холма, казалась далекой серо-стальной лентой, стоял дом, в котором ей долгое время было хорошо и покойно. Она привыкла к тому,
Она привыкла к Хальку, наконец.
Тот новый Хальк, который встретил Алису сегодня утром, удивил и ошарашил ее. Он был резок, язвителен и беспощаден, и все, что она услышала от него в ответ на просьбу подождать, было такое же резкое, язвительное и злое:
– Оставайся - познакомишься.
С кем она познакомится, Хальк не уточнял. Надо полагать, с хозяевами вчерашнего бельта.
От недосыпания и встречного ветра слезились глаза, во рту стояла едкая сухая горечь. Начинало подмораживать, и раскисшая тропинка обещала в скором времени превратиться в мерзлые колдобины с островками льда. Алиса представила себе, как станет она спотыкаться, то и дело соскальзывая в колючий бурьян по обочинам, и как будет оборачиваться и сквозь зубы торопить ее Хальк, и ей сделалось неуютно и тоскливо. Любопытно, подумала Алиса, если бы не вчерашняя истерика, остался бы Хальк в городе? Пожалуй что, нет. Ну, может, повременил бы день или два. Так что придется примириться и со скверными дорогами, и с ветром, и с тем, что ночевать предстоит в лесу. Добро, если одну ночь или две - больше она не выдержит.
Они шли весь день, то углубляясь в лес, то вновь выбредая к полю. Хальк, казалось, ни чуточки не устал, шагал все так же легко и ровно. Алиса плелась за ним следом, мысленно, а порою и вслух, проклиная все на свете. До нее только сейчас дошло, что все сказочные чудовища кажутся ненастоящими и совсем не страшными, пока слушаешь о них, забравшись дома под одеяло. Наяву все выглядит куда как иначе. Алиса вдруг остро пожалела героев всех своих страшных сказок, на чьи головы она столь бездумно и щедро насылала такие испытания, по сравнению с которыми предстоящая ночевка в лесу выглядела не опаснее и не страшнее глотка вина после легкой прогулки.
Она думала об этом, засыпая возле костра. В бок намертво впечатался извилистый корень, ворох сухих листьев, настеленный наверх елового лапника, и плащ нисколько не спасали от сырости. Вдобавок ко всему, Алиса была так голодна, что ее мутило. И когда Хальк заявил, что разжигать костер стал бы только сумасшедший, у Алисы не было сил ни просить, ни спорить. Она просто опустилась на землю и заплакала. Тихо и отчаянно. Хальк поглядел на нее, повздыхал и пошел за хворостом.
– Вставай! О Боже!.. Алиса, да проснись же наконец!..
Недоумевая и сердясь, она открыла глаза. Мир вокруг был седой и расплывчатый. На листве, укрывавшей ее поверх плаща вместо одеяла, тонкой корочкой намерз иней. В воздухе стоял морозный туман, рассветное солнце отражалось в нем розоватыми бликами, словно в спокойней летней воде. Костер давно потух, угли были укрыты пепельно-серым слоем снега.
– Вставай, - затягивая на дорожном мешке тесемки, сухо повторил Хальк. Мы уходим. Быстро.
– А что случилось?
– Алиса, зевая, заозиралась по сторонам. Лес стоял, оглушенный внезапным снегом, кое-где меж стволами ярко и празднично светились гроздья рябины. Было тихо, даже птицы молчали. Потом Алиса услышала, как далеко скрипнула, ломаясь, ветка. Звякнула и замолкла зажатая в ладони уздечка, тихо всхрапнул конь.
Алиса вскочила.
... Они бежали, задыхаясь и глотая ртами сладкий морозный воздух, падали, поднимались и снова бежали, тянули по снегу рваные цепочки следов. Алиса ослепла и оглохла, ей чудилось, что погоня совсем рядом, что еще чуть-чуть, и в спину ей ткнется древко копья, или ременная петля захлестнет ноги, заставляя упасть. Лицом в колючий, безвкусный снег...
Они свернули в густой бурелом, несколько лениво спущенных им вдогонку стрел ткнулись в сугроб. Полетели сшибленные с кустов снежные комья.
И сделалось тихо.
..."Мело, мело по всей земле, во все пределы..."
Она сидела, поджав под себя ноги и близко подавшись к свече, сплетя вокруг огонька мелко вздрагивающие пальцы. Рукам и лицу было жарко, волосы колебались над пламенем - вот-вот вспыхнут. Она мяла в пальцах податливый воск. Знала: совсем скоро внутри взорвется и хлынет наружу обморочно-черный ужас.
Хальк был рядом, близко, сразу же за гранью света и полутьмы, но эта грань нерушимо отделяла его от Алисы. Иначе Хальк помог бы ей... Алиса скосила тревожно-янтарный глаз. Хальк даже не смотрела на в ее сторону. Похоже, в эту минуту для него существовала на свете только Дани. Алиса задохнулась от возмущения. Надо же!.. Синеглазая умница, скромница, средоточие всех добродетелей... Алиса запоздало удивилась самой себе: как хватает у нее сил на такой яд. Должно быть, приступ еще не скоро. Любопытно, когда она упадет ничком, раскинув руки, и свеча, пролив на стол желтую лужицу воска, сломается под тяжкой медью подсвечника, - любопытно, что станет делать Хальк: бросится к ней или начнет целовать Дани, благо темно?..
... Перила качнулись, она подалась вслед за ними, насмешливо скрипнули под носками сапог непрочные доски. Заполошный вскрик Сабины, огромные, в пол-лица, глаза Халька... И - ударивший в лицо встречный ветер, отчего-то пахнущий весною, и солнцем, и тополиным цветением. Вся аллея внизу засыпана мохнато-коричневыми гусеницами сережек, и склоны оврага одуванчиковые.
Лететь, раскинув руки, через снежную круговерть метели и упасть в солнечное, желтое тепло...
Как жаль, что свеча не потухла.
– Я вас ненавижу. Слышите вы?! Не-на- вижу!!
Он подымался по скрипучей тесной лестнице, тяжело опираясь на перила, шаги были усталы и неспешны, край плаща мел плохо вымытые ступени. Дани шла следом со свечкой в высоко поднятой руке и ладонью другой руки заслоняла от сквозняков тоненький острый огонек. Пальцы ее, насквозь пронизанные светом, были розовыми, слабыми, - такими едва ли и дагу удержать... Рене зачем-то подумалось, что такие руки бывают разве что у Богоматери на старых храмовых фресках, но на Деву Марию Дани сейчас мало походила. Он обернулся и, словно проверяя себя, долго глядел на нее сверху вниз. С высоты нескольких ступенек Дани казалась маленькой и хрупкой, коса ее растрепалась, и пушистое облако волос золотым сиянием обнимало голову. Дани смотрела на него снизу вверх гневными синими глазищами и звонким от слез и отчаянного бесстрашия голосом бросала ему в лицо сумасшедшие, немыслимые обвинения и была совершенно уверена в своей правоте. Она убила бы сейчас всякого, кто встал бы у нее на дороге. Рене переглотнул. Это было бы смешно, если бы наверху, за неплотно прикрытой дверью, не лежала бы, утопая в подушках, Алиса. Она была в сознании, она смотрела на всех ясными глазами - и не узнавала никого.