Чайковский в Петербурге

Конисская Лидия Михайловна

Судя по дневнику, Чайковский провел в Петербурге еще несколько дней мая. Приехал он 10–го, в воскресенье. Был тяжело болен его друг Н. Д. Кондратьев, и Петр Ильич навещал его каждый день. Встречался он, как всегда, со многими родными и друзьями, гулял по своему любимому Васильевскому острову, по набережным Невы, на островах, но все время его волновала и огорчала болезнь друга, как он узнал вскоре — неизлечимая и смертельная.

И в Петербурге снова было неспокойно. Впрочем, спокойно в нем никогда и не бывало, особенно в те жестокие годы. Всегда шла скрытая революционная борьба, всегда силы реакции были

готовы подавить каждое смелое слово, каждую вольную мысль.

16 мая Петр Ильич уехал в Москву.

В это же лето проездом из-за границы, 28 августа, Петр Ильич на один день заехал в Петербург. Останавливался он в Гранд–отеле (на Малой Морской — ныне улица Гоголя, д. 18—20). 29–го утром съездил в Петергоф, а вечером выехал в Майданово — дачное место под Москвой, недалеко от Клина, где Чайковский снимал дом.

В 1887 году А. Г. Рубинштейн писал Чайковскому:

«Вам небезызвестна наша затея оперная; хотелось бы приманить публику новинками любимых ею сочинителей: дайте нам оперу. Если «Чародейка» не отдана еще Вами императорской театральной дирекции, то дайте нам ее, а ежели уже отдана, то напишите нам новую к 1 сентября».

Написать новую оперу в такой короткий срок Чайковский отказался, а «Чародейку» уже репетировали в Мариинском театре.

Дирекция императорских театров сразу же, как только опера была закончена, начала с Чайковским переговоры о постановке. Теперь уже Петр Ильич мог диктовать свои условия. Он писал управляющему петербургскими театрами В. П. Погожеву: «Я одного желаю всеми силами души: чтобы моя опера шла первой новой оперой будущего сезона, но скорее склонен думать, что октябрь или, по крайней мере, конец сентября наиболее благоприятное время для постановки новой оперы».

Желание Чайковского было исполнено. Премьера «Чародейки» состоялась 20 октября 1887 года под управлением автора.

О своей работе над постановкой оперы композитор писал:

«…Утомление мое чрезвычайное. Бывали дни, когда я возвращался домой с репетиции до того изнеможенный, что отказывался от обеда, какого бы то ни было общества и прямо до утра ложился в постель.

Тем не менее… я чувствую себя несравненно более спокойным и довольным, чем при прежних постановках моих опер, когда я сам еще не дирижировал. Положение автора разучиваемой оперы, когда он прямого участия в общих трудах не имеет, очень неловкое и странное; другое дело теперь, когДа на дирижерском месте я сознаю себя настоящим хозяином и главой всего, что делается в театре».

На постановку теперь уже денег не жалели.

Декорации, написанные академиком живописи Бочаровым, были превосходными. Особенный восторг вызывала декорация во втором действии: сад наместника с видом на Волгу. Костюмы тоже сделали новые, специально для этой оперы.

Отзывы на этот раз были неплохими.

Друг Чайковского Ларош находил, что исполнение под управлением композитора всегда было «жизненное и интересное». «Если бывали отклонения в темпах, то всегда в сторону ускорения». «Это вполне соответствовало его нраву и привычкам — быстрой походке, быстрому писанию писем… быстрому чтению».

Впрочем, многие современники говорили, что исполнена опера была весьма посредственно. Особенно не понравилась публике сама Чародейка — Павловская, голос которой к тому времени почти пропал.

Надо напомнить,

что публика на первых представлениях в Петербурге была совсем особая, — держала себя чопорно и была скупа на восторги. Так было и на этот раз. Впрочем, и композитора, и артистов вызывали, Чайковскому поднесли лавровый венок.

Уже в преклонном возрасте племянник Петра Ильича Юрий Давыдов писал о том впечатлении, которое осталось у него от волнующих дней генеральной репетиции и первой постановки оперы. Вспоминал, что на репетицию они все шли пешком. Весь немалый путь от Фонтанки до Театральной площади Петр Ильич молчал, погруженный в свои мысли. На бледном его лице временами появлялись красные пятна.

В театре, когда Петр Ильич встал за дирижерский пульт, оркестр встретил его аплодисментами. Из зала послышались жидкие хлопки. Увертюру слушали внимательно, но по окончании не аплодировали. Из театра вернулись домой без Петра Ильича, который еще остался там.

В день премьеры 20 октября он особенно нервничал, считая, что генеральная репетиция была «провалом».

На спектакле, когда Чайковский появился перед оркестром, аплодировали долго. Но после первого действия ему пришлось выйти на вызовы только два раза. Когда спектакль окончился, композитора вызывали неоднократно, но это нельзя было сравнить с теми овациями, какие ему обычно устраивали.

А. Глазунов вспоминал, как на другой день после премьеры он и некоторые его товарищи–музыканты были в гостях у Н. А. Римского–Корсакова (на Владимирском, угол Колокольной улицы, д. 18/2). Говорили о «Чародейке», которая большинству из присутствовавших не понравилась. Пришел Петр Ильич и быстро вывел из затруднительного положения хозяина и гостей, сказав: «Опера моя провалилась, и я просил бы о ней сегодня не говорить».

Петр Ильич писал Надежде Филаретовне: «Несмотря на овации, сделанные мне на представлении, опера моя мало нравится публике и, в сущности, успеха не имела. Со стороны же петербургской прессы я встретил такую злобу, такое недоброжелательство, что до сих пор не могу опомниться и объяснить себе за что и почему».

И после ей же: «Два года я работал над «Чародейкой», напрягал все мои силы, чтобы опера моя вышла капитальным трудом, — и что же? Оказывается, что эта несчастная «Чародейка» потерпела настоящее фиаско…»

И действительно, /сборы с каждым спектаклем падали. Опера выдержала всего двенадцать представлений, меньше, чем другие оперы Чайковского.

17 октября 1888 года в столице было дано последнее представление, а затем вся постановка была передана в Москву.

Такова была грустная судьба этой, в то время самой любимой композитором оперы, той оперы, которую тонкий знаток творчества Чайковского академик Асафьев назвал «музыкальным романом».

17 декабря 1887 года в Петербурге в третьем собрании Русского музыкального общества была исполнена под управлением автора «Моцартиана».

Это было произведение, которое Чайковский создал из трех фортепианных пьес и хора «Ave verum» «своего бога Моцарта», имея в виду, как было написано в предисловии к партитуре «Моцартианы», «дать новый повод к более частому исполнению этих жемчужин музыкального творчества, непритязательных по форме, но преисполненных недосягаемых красот».

Удивительной была любовь Чайковского к Моцарту!