Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов
Шрифт:
Надежда как самонадеянность. — Наш общественный порядок медленно растает, как это было со всеми прежними порядками, едва лишь светила новых мнений с новым жаром засияют над людьми. Желать такого таяния можно только с надеждой: а надеяться, будучи в здравом уме, можно, лишь признавая за собой и себе подобными большую силу души и ума, нежели за представителями статус-кво. Стало быть, эта надежда в общем случае будет самонадеянностью, завышенной самооценкой.
Война. — Не в пользу войны можно утверждать: победителя она оглупляет, побеждённого — озлобляет. В пользу войны: обоими только что названными следствиями она варваризирует, а тем самым сообщает большую естественность; для культуры она — состояние сна или зимней спячки, человек выходит из неё более сильным и для хороших дел, и для плохих.
Служа
Вопрос силы, а не права. — Когда речь идёт о социализме — если он и впрямь есть восстание тысячелетиями угнетавшихся, подавлявшихся против своих угнетателей, — то для людей, во всяком деле имеющих в виду высшую пользу, не существует проблемы права (сопровождаемой смехотворным, сентиментальным вопросом: «Насколько следует уступить его требованиям?»), а есть только проблема силы («Как далеко можно зайти в использовании его требований?»); совершенно то же бывает, когда речь идёт о какой-либо природной силе, к примеру, о паре, который либо принуждается человеком служить ему в качестве бога из машины, либо, при сбоях машины, то есть ошибках человеческих расчётов в её изготовлении, разрушает и её, и человека. Чтобы разрешить этот вопрос о силе, следует знать, насколько силён социализм, в какой модификации он может быть использован даже как мощный рычаг в игре нынешних политических сил; а при определённых условиях нужно было бы даже сделать всё, чтобы усилить его. В отношении любой большой силы, пусть даже самой опасной, человечество должно думать о том, как превратить её в инструмент для достижения своих целей. — Право социализм получит лишь тогда, когда между обеими силами, то есть представителями старого и нового, дело уже, кажется, дошло до войны, но умный расчёт на оптимальное самосохранение и пользу вызывает в обеих партиях стремление к договору. Нет права без договора. Но до сих пор в названной области нет ни войны, ни договоров, а, стало быть, и никаких прав, никаких «обязательств».
Использование самой мелкой нечестности. — Сила прессы заключается в том, что каждый, кто ей служит, чувствует себя обязанным и связанным обязательствами лишь в очень малой степени. Обычно он высказывает своё мнение, но может и не высказать его, чтобы оказаться полезным своей партии, политике своей страны или, наконец, самому себе. Такие мелкие проступки нечестности или, может быть, лишь нечестного умалчивания нетрудно вынести совести отдельного человека, но очень серьёзными бывают их последствия, когда эти мелкие преступления совершаются сразу многими. Каждый из них говорит себе: «Я живу лучше за столь малые услуги, нахожу себе пропитание; а без таких мелких знаков внимания с моей стороны меня терпеть не станут». Поскольку написать лишнюю строчку, да к тому же, бывает, и без подписи, или, наоборот, чего-то не написать — кажется делом чуть ли не нравственно нейтральным, то человек, располагающий деньгами и влиянием, в состоянии сделать публичным любое мнение. Тут человек, который знает, что большинство людей податливо в мелочах, и через эти мелочи стремится достичь собственных целей, всегда бывает опасен.
Слишком громкие жалобы. — Когда дают сильно преувеличенное изображение непорядков (к примеру, изъянов в управлении, продажности и кумовства в политических или научных сообществах), то, правда, на людей проницательных такое изображение не действует, зато действует тем сильнее на людей недалёких (каковые безучастно восприняли бы тщательно взвешенное, сдержанное изображение). Но поскольку последних неизмеримо больше и в них гнездится большая сила воли, более буйная тяга к действию, то эти преувеличения создают повод для выяснения обстоятельств, наказаний, обещаний и реорганизаций. — В этом смысле полезно изображать непорядки в преувеличенном виде.
Мнимые заклинатели дождя в политике. — Насчёт людей, хорошо разбирающихся в погоде и умеющих предсказывать её на день вперёд, простой народ втихомолку думает, будто они-то и делают погоду, — вот точно так же даже образованные и учёные люди с издержками суеверных представлений приписывают великим государственным деятелям в качестве их собственноручных творений все важные изменения и конъюнктуры, произошедшие во время их правления, если только очевидно, что те знали о некоторых из них прежде, чем другие, и строили на этом свои расчёты: тогда их тоже считают заклинателями дождя — и эта вера становится немаловажным орудием их власти.
Новое и старое понятие правительства. — Проводить различие между правительством и народом так, словно тут вели переговоры и договорились две отдельные
Справедливость как рекламный лозунг партий. — Благородные (хотя и не самые проницательные) представители господствующего класса могут, конечно, клясться себе: «Будем относиться к людям как к равным, признаем за ними равные права»; в этом смысле возможен социалистический образ мысли, основанный на справедливости, но, как уже сказано, только внутри господствующего класса, который в таком случае реализует справедливость путём жертв и самоограничений. А вот требование равных прав, которое выдвигают социалисты из угнетённой касты, всегда оказывается проявлением не справедливости, а алчности. — Если подносить кровавые куски мяса поближе к хищному животному, а потом снова отодвигать, пока оно, наконец, не зарычит, — неужто, по-вашему, этот рык и есть справедливость?
Владение собственностью и справедливость. — Когда социалисты говорят, что распределение собственности в нынешнем человечестве есть следствие бесчисленных несправедливостей и насилий, и отрицают всякие обязательства в отношении чего-то приобретённого столь неправедным путём, то просто-напросто видят лишь что-то частное. Всё прошлое старой культуры построено на насилии, рабстве, обмане, заблуждении; но мы, наследники всех этих условий, даже сгустки всего этого прошлого, не можем отменить сами себя и не должны выдёргивать из него отдельные части. Несправедливый строй чувств гнездится и в душах неимущих, они ничем не лучше имущих и не имеют никаких моральных преимуществ, ведь когда-то их предки были имущими. Нужен не насильственный передел собственности, а постепенное преобразование сознания, справедливость должна во всех людях усилиться, а инстинкт насилия — ослабеть.
Рулевой страстей. — Государственные деятели возбуждают публичные страсти, чтобы получить выигрыш от порождённой этим ответной страсти. Вот только один пример: некоему немецкому государственному деятелю хорошо известно, что у католической церкви никогда не будет тех же целей, что и у России, мало того — что первая даже скорее связалась бы с турками, чем с нею; равным образом известно ему и то, что вся опасность для Германии исходит от союза Франции с Россией. И если он сумеет подвести дело к тому, чтобы Франция стала очагом и оплотом католической церкви, то надолго устранит такую опасность. В этом смысле он заинтересован в том, чтобы демонстрировать ненависть к католикам и всякого рода недружелюбными проявлениями превращать верующих в авторитет папы в страстную политическую силу, враждебную немецкой политике и естественным образом стремящуюся к союзу с Францией как противником Германии: его целью неизбежно является католизация Франции, точно так же как Мирабо усматривал благо своего отечества в декатолизации. — Итак, одно государство хочет замутить миллионы умов в другом государстве, чтобы из такого замутнения извлечь для себя выгоду. Это тот самый образ мыслей, который поддерживает республиканскую форму правления в соседнем государстве — le d'esordre organis'e [43] , как говорит Мериме, — по одной-единственной причине: потому что предполагает, что она ослабляет народ, разобщает его и делает менее способным воевать.
43
Организованный беспорядок (фр.).