Человечность
Шрифт:
Эшелон стал рядом с санитарным поездом. Механики-водители притихли: поезд напомнил им о фронте, о ранениях, о смерти. Тихо, сама собой зазвучала песня.
Ракеты красные взлетели. Дана команда «Все вперед!» Моторы грозно загудели. «Давай, водитель, полный ход!» В одно слились броня и люди, Одну судьбу всем разделить: Под грохот танковых орудий Иль умереть, иль победить. Одна земля у всех святая. Без передышкиБезыскусственные слова песни возбуждали какие-то скрытые сильные струны и у тех, кто пел, и у тех, кто слушал, как пели. Песня волновала своей искренностью и мужественной печалью.
Машину пламя охватило, Наполнил башню горький дым. Мать не найдет моей могилы, А умираю молодым. Прощай, земля моя родная, Тебя я честно защищал, Прощай, подруга дорогая, Я жизнь за родину отдал. Друг уцелеет — не забудет, Домой напишет обо мне, Как в громе башенных орудий Мир добывали на войне. Припомнит, как мы с ним горели. Нальет себе стакан вина. Припомнит песню, что мы пели, И выпьет горькую до дна. Затихло в поле, в поле чистом. Шла дальше тяжкая броня. А над могилою танкиста Висел столб дыма и огня. Что ждет нас, мы гадать не станем, Хоть жизнь нам очень дорога. Но никогда не перестанем Бить ненавистного врага.— Это вы пели, мальчики? Вы танкисты? — в приоткрытую дверь вагона заглянула санитарка с простеньким взволнованным лицом. — Спойте еще раз! Там подполковник, — она показала на санитарный поезд. — Он танкист, обожженный. Он очень просит. Пожалуйста.
В окне Крылов увидел голову, затянутую в шапку бинтов. Бинты закрывали шею, белели на груди. Когда механики-водители запели снова, голова опустилась, будто уснула. Потом санитарный поезд тихо сдвинулся с места — раненый опять поднял голову, взглядом прощаясь с танкистами. По его щеке скатилась слеза.
— Вот ведь какие бывают люди… — задумчиво проговорил Юлаев.
11
ЗА ВСЕ НАДО ПЛАТИТЬ
Рано или поздно жизнь предъявляет человеку свой счет. Приходит час, и один за другим сурово и неотвратимо встают перед ним требовательные вопросы: «Кто ты как личность? Ради чего живешь на свете? Какой оставляешь на земле след? Что доброго и значительного сделал для людей?» Потребность в самооценке возникает из жизненного опыта, особенно если человек не доволен собой, или если у него взбудоражена совесть. Тогда от собственного суда не укрыться ни за какой стеной: от себя самого не уйти никому.
Не ушел и Левка Грошов. Казалось бы, и тревожиться не о чем: он на третьем курсе, жив-здоров, и ничто его положению не угрожает, а он все чаще ощущал неприятное беспокойство. Оно охватывало его на людях — одно их присутствие действовало теперь на него угнетающе. Раньше ему претила сама мысль, что у него могли быть какие-нибудь обязанности перед ними, а теперь он замечал, что из-за своей позиции в жизни он нес непоправимые потери: у него никогда не было друзей. Ребята, с которыми
Левка ждал на перроне Раю Павлову. Узелок тут тоже непростой.
Хотя Левка и добился от нее, чего хотел, победителем себя он не чувствовал. Рая опаздывала. Это раздражало его, он даже порывался уехать, но не уехал: Рая смягчала его одиночество, ему не хотелось бы потерять ее.
Рядом, опираясь на трость, остановился скуластый человек лет тридцати в ношеном-переношеном солдатском обмундировании, какое выдавали в госпиталях тем, кого списывали по инвалидности.
— Прикурить нет, пижон?
— Некурящий.
— Здоровье, что ли, не позволяет? — скуластый с любопытством оглядывал Левку.
— Проходите, гражданин, мимо.
— Успею, мне теперь спешить некуда: отвоевался старшина Брыль. А ты, пижон, воевал?
— Я не обязан отвечать на ваши вопросы, — Левка растерялся: этот тип нащупал у него самое слабое место.
— Ишь ты, не обязан. Подожди, и с тебя спросится!
Старшина Брыль ушел, а Грошов нервно зашагал взад-вперед: вот он, Суд, уже начался.
Паша Карасев ждал майора Солянистого, а из головы у него не выходили слова генерала, сказанные во время последней встречи.
Было о чем подумать. Сложный, беспокоящий узел завязывался в Пашиной душе, и что из этого в конце концов последует, он и сам не знал.
С некоторых пор Паша увлекся шахматами. Удивительная игра. Требует математической точности, малейшая ошибка сказывается на конечном результате. А сколько вариантов и неожиданностей! Паша отштудировал несколько книг о шахматах, дотошно исследовал различные партии, дебюты и эндшпили. На эти его занятия обратил внимание майор Солянистый, знаток шахматной теории и очень сильный игрок. Солянистый взял Пашу под свое покровительство. Он с удовлетворением следил за крепнущим Пашиным шахматным почерком. Их партии с каждым разом становились интереснее и упорнее. Оба играли уже всерьез, при зрителях. Шахматист Карасев становился местной знаменитостью.
Однажды майор заметил:
— Тобой, Карасев, заинтересовался генерал. Хочет с тобой сыграть. В воскресенье ждет тебя к двум часам.
Вопреки Пашиным предположениям генерал оказался самым обыкновенным человеком. В штатской одежде он напоминал покровского соседа Карасевых бухгалтера Пичулина, уравновешенного и степенного.
Прежде чем сесть за шахматы, Паше, к его величайшему смущению, пришлось обедать вместе с генеральской семьей.
Обед был превосходен, но салфетки, вилки, ножи и тарелки приводили Пашу в отчаяние. Он охотно променял бы эту изысканную трапезу на обычный домашний обед, где вся Пашина семья обходилась одним ножом, четырьмя ложками и мисками. Хорошо еще, что дочери генерала не обращали на него внимания, будто его и за столом не было. Младшая с юмором повествовала о своем девятом классе, старшей — она училась в университете — тоже было о чем рассказать. Но в центре внимания оставался сам генерал. Он успевал поговорить со всеми и поддержать смущенного гостя. Но Паша все равно гораздо лучше почувствовал себя после обеда, когда садился за шахматный столик.
— Шахматы — это гимнастика мозга, — проговорил генерал, расставляя фигуры. — От них остреет мысль.
— Не всегда, товарищ генерал. — несмело возразил Паша.
— Не генерал — Виктор Андреевич. Договорились? Ну, а почему не всегда?
— Гимнастика… это когда выигрываешь.
Генерал улыбнулся, ответ понравился ему. Играл он напористо и точно. Делая очередной ход, будто примеривался к партнеру: «Каково, а? Как ты на это ответишь?» Его мысль была крепко спаяна с его волей. Паша растерялся. Генерал заметил это, встал.