Человечность
Шрифт:
— Чего рты пораскрывали? — прикрикнул на женщин. — Хоронить надо… Петр, документы собери, все собери, что найдешь. И бинты!..
Начали копать братскую могилу.
Будут отныне вечно неразлучны Семен Карпов и Алешка Лобов, два красноармейца, два хороших человека, которым жить бы еще и жить.
— Бать…
Рассердился было Алексей Никитич, увидев у сына пистолет, да сдержался: время сейчас такое, куда без оружия-то…
— Дай сюда. Сам чтоб больше в руки не брал. Патроны ищи да ни гугу…
Он завернул пистолет
Обратный путь был долог и утомителен. Только упорство Алексея Никитича, находчивость Петьки и забота Любови Тарасовны спасли Вышегору жизнь. А был он так плох, что приходилось по несколько дней задерживаться на хуторах. Тогда учительница выдавала его за своего мужа, раненного на переправе.
В пути удалось встретиться с врачом, раздобыть бинты, йод и стрептоцид.
— Вот так, парень. — закончил свой рассказ Алексей Никитич. Пока он говорил, старшина лежал с закрытыми глазами. Лишь когда Алексей Никитич замолчал, Вышегор пошевелился:
— Покурить…
— Кури… Вот и Лена идет.
7
СМЕШНОЙ МИША ПЕТРОВ
Около клуба Миша Петров встретил Шуру Крылову.
— В кино? — обрадовался Миша.
— Билет не достанешь…
— Ты на первый сеанс? Я тоже!
За лето Шура заметно вытянулась и ростом почти догнала Мишу. С Мишей она держалась непринужденно, в своей простоте и откровенности он был немного смешон. Она улыбнулась, видя и его готовность помочь ей, и растерянность: у кассы волновался такой плотный клубок тел, что и нечего было надеяться попасть на «Александр Невский».
Но у смешного невысокого Миши было храброе рыцарское сердце, а его маленькая дама желала получить билет на первый сеанс, и Миша подступил ближе к очереди, еще не зная, с чего начать. Надежды на успех было мало, но он заметил недалеко от кассы Леню Николаева — в одном цехе работали! — и с превеликим трудом передал ему деньги на два билета.
Шура сияла от радости, что билеты у них есть.
— Ой, у тебя пуговица оторвалась! Сколько у нас времени? Двадцать минут? Пойдем быстрее к нам, я пришью.
Миша приглаживал взлохмаченные волосы и тоже улыбался. Оторванную в очереди пуговицу он не принимал всерьез.
— Мать во вторую? А я свободный, в субботу меня в кино отпускают, у нас такой уговор.
— Больше всего не люблю, когда мама работает во вторую смену, — весь вечер одна. В третью и то лучше: я пораньше усну и до утра не просыпаюсь, а утром мама приходит.
— Женя пишет?
— Как последний раз написал, что их на новое место переводят, не на фронт, и больше от него ничего нет, уже третий месяц. А мы с мамой думаем, что их на фронт послали. Он так написал, чтобы мы не беспокоились. Наверное, писать-то нельзя, Шур, — предположил Миша, —
— А там страшно?
— Не знаю… Пойдем, пора. Ты смотрела это кино?
— Смотрела, с Женей.
После кино Миша проводил Шуру до дома.
— Одна-то привыкла?
— Ничего, скучно только. Сейчас везде включу свет и буду ждать маму. Барсика найти бы, с ним лучше. А завтра маме выходной дали, весь день будем вместе. Позавтракаем, потом дрова попилим, потом…
— Я вам помогу!
— Правда? Вот хорошо! — обрадовалась Шура, но тут же передумала. — Не надо, эти дрова тонкие.
— Все равно пилить-то. А вот и Барсик.
Кот степенно вышел из подъезда, узнал Шуру, потерся о ее ноги.
— Нагулялся, бродяжка, — упрекнула Шура, взяла кота на руки. — Мы пойдем, до свидания.
Миша тоже пошел домой. Хороший выдался вечер: билеты достал, и с Шурой интересно, не смотри что маленькая…
По пути Миша заглянул на станцию — нет ли каких разгрузочных работ. К зиме надо матери валенки купить да и ему самому тоже не мешало бы: минувшей зимой намерзся в ботинках.
Только что прибыл московский поезд, и навстречу Мише повалили пассажиры. В сутолоке Миша столкнулся с Пашей Карасевым, приехавшим в Покровку на выходной день.
— Подожди, я быстро! — Миша поспешил к дежурному, а Паша выбрался в сторону из толпы. — Все в порядке! — Мише сегодня везло: и работа подходящая есть. Он поговорит с Пашей, сбегает домой поужинать, оттуда опять на станцию и еще завтра поработает…
По дороге Паша рассказывал о лекциях, о семинарах, о математике и только у переезда, где они должны были расстаться, притих, выговорился. Миша сообщил:
— Костя в армии, письмо прислал.
— Ну как он… там? — неуверенно спросил Паша.
— Он в Елисеевке, в Горьковской области.
Миша хотел добавить, что Женя Крылов не пишет третий месяц, что сам Миша был сегодня в кино вместе с Шурой и что завтра он поможет Крыловым пилить дрова. Но он неожиданно почувствовал, что им с Пашей не о чем больше говорить, и промолчал. А то, о чем они могли говорить друг с другом, мелко как-то, бесцветно и в одинаковой мере обоих не волновало.
— Ну, я пойду, — сказал он и повернул в свою сторону.
Мать открыла входную дверь, прошла в коридор. Всюду горел свет. Шура в платье спала на диване, рядом с ней свернулся кот.
Мать переоделась, приготовила постель.
— Дети мои… — выдохнула радость и боль. — Дочка, проснись…
Уложив Шуру, она разогрела на керосинке ужин, нехотя поела, потом убрала на кухне и — затихла. Сколько раз вот так в тишине и одиночестве она думала о сыне, который невесть где.
— Дети… — вздохнула снова, тяжело поднялась, прошла в комнату, поставила перед собой образок, опустилась на колени: «Господи, помоги сыну моему…»