Человечность
Шрифт:
Поборов в себе слабость, он опять прильнул к щели. Военнопленные опустили шпалу и работали лопатами. Ближе всех к вагону стоял номер «1320».
— Ты чего? — прошептал Антипин, увидев, как заволновался Крылов. — Сядь или лучше не смотри!
— Там… Бурлак.
— Ты что — спятил?
Крылов снова взглянул на человека с непомерно широкой спиной — тот пытался сдвинуть ломом шпалу. Неужели Бурлак?
— Лос! Лос!
Надвигался встречный поезд. Тысяча триста двадцатый, опираясь на лом, взглянул в
— Бурлак! Федя!.. Сюда, сюда!..
— Сдурел? Всех схватят! — Илья отталкивал Крылова от двери, а тот уже плохо соображал, что делал. Но он чувствовал, как качнулся вагон, и видел, что встречный поезд отсекал солдата от пленного.
— Федя!.. Сюда!.. — звал Крылов. Пленный неуверенно повернулся.
— Быстрей, быстрей!..
Илья, словно очнувшись, поспешил на помощь. Они вдвоем схватили пленного за руки, рывком подняли в вагон и задвинули дверь. Теперь все решал случай. Чем дальше они успеют отъехать, тем больше у них будет шансов на спасение.
Пленный лежал вниз лицом, у него не было сил поднять голову. Крылов попытался сорвать с его гимнастерки номер, но не мог: дрожали руки. — Дай-ка я, — Илья оторвал нашивку, потом отломил от снарядного ящика полоску жести, скрутил ее вокруг номерной тряпки и выкинул в степь.
Военнопленный номер тысяча триста двадцать действительно был Федя Бурлак, бывший доброволец второго десантного батальона.
Крылов помог ему сесть, поднес к его губам бутылку с водой.
— Жив, солдатик, — были первые слова Бурлака. Он ничего больше не мог выговорить, его душили слезы.
— Не спеши глотать, Федя. — Крылов отламывал кусочки хлеба, давал Бурлаку. — Не спеши.
Бурлак ел хлеб и помидоры и, казалось, не верил, что избавился от плена и что перед ним Женя Крылов, его товарищ по десантному взводу.
— Одолели они меня. Их было слишком много.
— А батальон?
— Нет больше.
— А Саша Лагин?
— Не знаю, я был с политруком.
Поезд замедлял ход.
— Искать будут, — забеспокоился Илья.
— Вы меня тут оставьте, я им не дамся. — Бурлак встал, сжал в руках лом. Крылову страшно было смотреть на его широкое высохшее тело.
Порожняк остановился перед закрытым семафором.
— Взгляну. — Илья спрыгнул вниз, пошел вдоль вагонов. Вернулся он вскоре. — Быстро к паровозу!
Машинист ждал их.
— Лезь сюда, парень. И вы тоже!
— Успею? — Крылов показал на домик железнодорожника.
— Давай.
— Папаш, одежды какой не найдется?
— У нас и до войны небогато было.
— Человека надо одеть!..
— Чую, что человека, кого же еще… Посмотрю…
Приближался встречный.
— Тебе чего? — из дома выглянула женщина.
— Человека переодеть надо, пленный он. И поесть что-нибудь…
— Иди сюда.
Она сняла с плиты чугунок с вареной картошкой, вывалила
— Бери. Лепешку сунь за пазуху. Каша еще.
— Давайте. Кастрюлю у линии оставлю. Спасибо! — он выскочил на улицу.
— Вот, может, что и сгодится. — сказал старик, ревниво поглядывая на кастрюлю и картошку. Крылов перехватил у него узелок, поспешил к паровозу.
Мимо спешил встречный — замелькали танки и орудия. Вся эта сила направлялась в Сталинград.
Одежонка старика годилась разве что на тряпки.
— Папаша, держи свой хлам! Держи, хрыч! — машинист швырнул старику его узел. — А тебе, парень, нельзя много есть. Скрутит — маму родную вспомнишь. Вон баба что-то несет. Давай, хозяюшка, поторапливайся, ехать надо! Будем живы — сочтемся!
Женщина передала ему сверток — брюки и хлопчатобумажный свитер. Бурлак надел их поверх красноармейской одежды.
Паровоз мчался вперед, оглашая окрестности победным свистом. Дым лохматой косой стлался над крышами вагонов.
— Как вы тут — ничего? — машинист заглянул в тендер.
— В порядке!
— А ко мне пришли, говорят: работать будешь. Откажешься — семью в Германию, самого в лагерь. Мне-то так и так крышка, а им жить надо. Сам за все отвечу, один, а дети ни при чем. В эту сторону гоню порожняк, оттуда — всякую всячину. Оттуда немец со мной едет.
Машинист сплюнул, тоскливо посмотрел вперед, отвернулся:
— Уснул, что ли, Петро, шуруй!..
Паровоз глубоко вздохнул, будто собираясь с силами, и еще яростнее ринулся вперед. Деревья, поля и лощины слились в красивое зрелище — бег земли.
— Скоро Синельниково, — предупредил машинист, — чтобы как мыши — туда, за ящик!
Крылов и Бурлак сидели в углу за ящиком, и Бурлак рассказывал о последних днях бывшего десантного батальона.
— А мы тебя ждали. Все ждали. Ты-то как?
Синельниково было уже позади, а они все говорили и говорили.
— Вылезай — Днепр!
Паровоз выкатился на длинную ленту моста, пронесся мимо полосатой будки, в которой манекеном застыл солдат, некоторое время висел над водой, миновал еще одну будку с солдатом и уже спокойнее заскользил по земле Правобережья. Осень здесь была почти незаметна.
Контрастом к приречным лугам возникли развалины Днепропетровска. Ржавые скелеты заводов. Запустенье. Неуют.
Крылов, Антипин и Бурлак часа два ждали в захламленном привокзальном скверике, потом паровозная громада снова ринулась дальше. Еще километров пятьдесят.
Местечко Користовка. Паровоз замедлил ход, Крылов, Антипин и Бурлак спрыгнули на землю. С железной дорогой было покончено.
10
ОЖИДАНИЕ В ВОЛОКНОВКЕ. ФЕДЯ СНОВА ЗДОРОВ!