Человечность
Шрифт:
Приветливо светит предвечернее солнце. На сердце у Крылова легко и чуть-чуть торжественно, как у человека, только что закончившего важную и очень трудную работу. Крылов шагает по украинской земле, в памяти у него оживают картины давней-давней истории, он думает о том, как много людей и событий промелькнуло здесь, у Днепра. А жизнь продолжалась — она в солнце, травах, воде, людях.
— Откуда, хлопцы? Не зайдете ли в хату?
Именно такой он представлял себе Украину: участливой в беде.
Опрятная, выбеленная снаружи и изнутри
— Из Сталинграда? — интеллигентного вида человек лет пятидесяти откинул занавесь, оглядел случайных гостей. — И он из Сталинграда?
— И он.
Мужчина стал перед Бурлаком. Наступила минута неловкого молчания.
— Бежал?
— Ну и что?
— Раздевайся.
— Не бойся, сынок, — успокоила гостей хозяйка, — доктор это.
Доктор. После того, что они пережили, встреча с врачом была невероятной удачей.
Бурлак снял свитер, гимнастерку и нательную рубашку.
— И клетка же у тебя, парень. — удивлялся доктор. — Где ты такой вырос.
Бурлак шумно дышал. Его тело, разукрашенное шрамами, синяками и ссадинами, напоминало огромный, обтянутый кожей и мышцами скелет. Доктор тщательно прослушал у него грудь, прощупал живот: Бурлак охнул, охнул еще раз.
— Одевайся. Его надо немедленно лечить. Анна Федоровна, они переночуют у вас? Хорошо. Ждите меня завтра часам к десяти. И потом: если вы откуда-то и куда-то идете, зачем об этом знать посторонним?
Крылов и Антипин проводили доктора до коляски.
— Вот что: он вам больше не попутчик. Не представляю, как он еще ходит. Его надо оставить здесь, если он вам… дорог. Подумайте пока об этом. Выздоровеет — не пропадет.
Непривычно было видеть человека, который лечил людей. А он не только врачевал больных — он поддерживал у здоровых веру в человечность, по-своему сражался против жестокости и отчаяния. Его труд был равносилен подвигу, а что сам он оставался таким же аккуратным, спокойным, внимательным и уверенным в себе, каким его знали здесь еще до войны, убеждало людей в незыблемости гуманных начал, заложенных в человеке. Как ни осложнялись людские судьбы — врач исполнял свой долг.
Доктор уехал, Крылов и Антипин присели у плетня покурить.
— Втроем не пройти: слишком заметно.
Крылов понимал, как серьезны опасения Ильи, но чувства Крылова восставали против этой правды. Ему казалось, что Илья рассуждал чересчур трезво и не хотел учитывать ничего, кроме фактов. А факт — это еще не все: вот Крылов на железной дороге отдался порыву, и Федя Бурлак был спасен.
— Пошли в хату.
— Можно вас сюда, хлопцы? — позвал женский голос за перегородкой. Они неловко вступили в спальную — из белизны простыней и наволочек на них смотрели усталые глаза. — У меня воспаление легких, сейчас мне лучше. Садитесь. Ваш товарищ
Крылов вспомнил бесконечную вереницу военнопленных, кипящее немецкими самолетами небо, тяжелые танковые тараны, вооруженную до зубов гитлеровскую пехоту, и у него стало тревожно на сердце. Но он подумал также о не покорившемся оккупантам народе, и его тревога ослабевала.
— Конечно есть и обязательно придет сюда. Немцев разбили под Москвой — разобьют и под Сталинградом.
— Спасибо. А то уже нечем жить. У меня муж в армии, командир. О вашем товарище здесь позаботятся, не беспокойтесь…
Они вышли из спальной.
— Не повезло мне, солдатик, — проговорил Бурлак.
— Обойдется, Федь. Мы подождем.
Илья молчал.
— Мамаша, полицейские тут есть? — спросил он утром у хозяйки.
— Двое. Один живет недалеко, а другой, Михайла, на том краю. Этот все рыбу в Днепре ловит.
Приехал доктор, спокойный, вежливый, еще раз осмотрел Бурлака.
— Отвезу тебя, парень, в одно место, лечить будем. А они пусть идут. Согласен?
— Куда вы его отвезете?
— Я же сказал: в одно место, в одно надежное место, насколько это возможно в нынешние времена.
— Останусь, Жень. Пропадете вы со мной.
Бурлак побрел к двери. На улице доктор помог ему сесть в коляску, сел сам, взял в руки вожжи.
— Мы тебя подождем, Федь!
Коляска выехала из села.
Решив ждать Бурлака, Крылов успокоился: он не простил бы себе, что бросил товарища.
— Ну и что же будем делать? — сомневался Илья.
— Сам не знаю. Что-нибудь придумаем.
— Дурак ты. С ним врач, а у нас зима на носу.
— Еще не скоро! Пойдем с хозяйкой поговорим.
Они зашли в хату.
— Анна Федоровна, где бы нам тут пристроиться, пока Федя не выздоровеет? Нам бы работу какую.
— Мама, — спросила из-за перегородки дочь, — а у нас ничего нет?
— Разве крышу подправить?..
Так началась жизнь Крылова и Антипина в приднепровском селе Волокновке. Покончив с крышей, они перекочевали в другую хату. Здесь их заметил полицейский. Он остановился у плетня и разглядывал их с любопытством человека, наделенного властью.
— Навоевались, теперь за лозу?
— Мы не пленные.
— Болтай, все вы не пленные.
— У нас документы есть.
— Что ж тогда к старосте не пошли?
— А чего к нему ходить? Мы здесь временно, нам в Киев надо.
— Будете тут болтаться, возьмем и — на железную дорогу, там наработаетесь! — полицейский принялся закуривать.
— Попробуй нашего табачку, — предложил Илья. Полицейский не отказался. — Ноги вот растер. Поработаю — может, сапоги где достану.
— Записывайся в полицию — будут сапоги, как у меня! — полицай похлопал ладонью по голенищу крепких яловых сапог.