Человек без собаки

Нессер Хокан

— И как прошли похороны? — спросила Эва Бакман в понедельник.

Шел дождь. Гуннар Барбаротти все воскресенье провел в Хельсингборге с Марианн и вернулся только около полуночи. Если считать туда и обратно, десять часов в машине, но… разве можно понять что-нибудь в любви, вспомнилась ему строка из песни.

— Очень и очень неплохо, — сказал он. — Жаль, что ты пропустила. Сёрена Карлссона будут хоронить в Карлстаде, так что боюсь, ты и туда не попадешь.

— Я подумаю, — сказала Эва Бакман. — Ты, во всяком случае,

прекрасно выглядишь… Даже странно: идет дождь, до следующего отпуска одиннадцать месяцев… ты, наверное, пьешь какие-нибудь лекарства. Что это? Валиум? Гелиум?

Инспектор Гуннар Барбаротти состроил загадочную мину.

— Вот оно что… Ладно, это не мое дело. Ну что, согласен теперь, что дело закрыто?

— Не хватает маленькой детали — Хенрика Грундта. А так-то конечно, — согласился Барбаротти. — Кстати, охотно послушал бы окончание «Истории Джейн Альмгрен», если у тебя есть желание рассказывать. Что сказала новая свидетельница? Та, что возникла вчера?

— Она только и делала, что говорила. — Эва допила кофе. — Оказывается, у Джейн была небольшая интрижка с Робертом Германссоном в юности… даже, я бы сказала, в подростковом возрасте. Интрижка и интрижка… одноразовая, так сказать, причем Роберт изменил ей с нашей свидетельницей. Той же ночью.

— Ой!

— Можно и так сказать — ой! Мало того что той же ночью, но, так сказать, демонстративно. Как в театре — единство времени и места. Все трое развлекались в одном спальном мешке.

— Что?!

— Она так и выразилась. Они разбили палатку у Чиммена и спали в одном мешке. Роберт сначала поиграл с Джейн, а потом повернулся на другой бок и занялся нашей свидетельницей. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но свидетельница, эта самая счастливая соперница Джейн, утверждает, что Джейн была совершенно вне себя и хотела убить Роберта.

— Уже тогда?

— Уже тогда. Ей было шестнадцать, можешь проспрягать по временам… хотела убить, хочет убить, убила. Как бы то ни было, связь с Робертом очевидна. Может быть, эта волнующая сцена с публичной мастурбацией всколыхнула в ней старую обиду. Из-за Сёрена Карлссона лопнул ее брак в Кальмаре… так что, если поднатужиться, мотивы прослеживаются. И в том и в другом случае.

— Детская возня в палатке?

— Есть чувства, которые тлеют годами и десятилетиями, а потом р-раз! — и вспыхивают в душе ярким… даже не огнем, а пожаром. Особенно у душевнобольных.

— Да-да… ты права. А что с ее мужем? Бывшим мужем?

— Думаю, она тоже намечала с ним покончить. Он и дети живут под другой фамилией в Драммене, в Норвегии. Как ты думаешь, что наша подруга делала в Осло? Если бы она не попала под машину, и до него бы добралась.

Гуннар пожевал нижнюю губу, переваривая такую возможность.

— О, черт… — сказал он наконец.

— Точнее не скажешь, — грустно улыбнулась Эва. — Никогда не сомневалась в твоих аналитических способностях. Сейчас мы с тобой должны заняться бумагами.

— Думаю, да. Берггрен и Тойвонен заполнят все недостающие формуляры. Еще надо составить психологический

портрет, а Тойвонен в этом деле собаку съел.

Эва Бакман опять улыбнулась:

— А ты, собственно говоря… а ты в каком деле собаку съел?

Гуннар Барбаротти выпрямился, скромно отвел глаза и состроил гримасу, изображающую задумчивость.

— Я очень рад, что ты затронула этот вопрос, — сказал он наконец. — Сам об этом много думал.

— И к чему пришел?

— Я думаю… думаю, что я чемпион мира по упрямству.

— В самом деле?

— Да. Когда я еще учился в школе, я две недели решал математическую задачу под названием «Кёнигсбергские мосты» [54] . У нас был садист учитель, который любил задавать такие задачи. Ты же знаешь эту проблему?

— Всегда думала, что она не имеет решения.

— А она и не имеет. И наш садист сказал, что не имеет. А я все равно пытался.

Эва Бакман кивнула и прикусила указательный палец.

54

Расположение мостов в Кёнигсберге натолкнуло великого математика Леонарда Эйлера на формулировку известной задачи: как пройти по всем мостам Кёнигсберга, не проходя ни по одному из них дважды.

— Понимаю… — сказала она. — Ты о Хенрике Грундте? Тоже нерешаемая проблема?

— Решаемая. Дайте мне только время.

Она помолчала.

— Сколько?

— Что — сколько?

— Сколько времени?

Он пожал плечами:

— Не имеет значения. Два месяца… два года. Это необходимо. Они совершенно раздавлены.

— Кто они?

— Семья. Все до одного. Не знаю, кто больше. Но в одном я уверен: на похоронах они оплакивали не Роберта. Бедняга… у него не получилось стать главным героем даже на собственных похоронах. Согласись, что это несправедливо.

— Ему достался невыигрышный билет. — Эва значительным жестом подняла указательный палец. — В экзистенциальном смысле. Но ведь ты не думаешь, что Хенрик… жив?

— Трудно представить. Очень трудно… почти невозможно.

— Еще трудней предположить, что он умер естественной смертью.

— Еще трудней, — согласился Барбаротти. — Но если Асунандер даст мне такую возможность, я засяду за стол и прочитаю еще раз все материалы по делу. Все, что у нас есть. Переверну каждое слово, всех поставлю под сомнение.

— Может, лучше наоборот?

— Что?

— Всех перевернуть и каждое слово поставить под сомнение.

— Госпожа Бакман редкостная язва, должен отметить. Знает ли она об этом сама?

— Муж тоже так говорит. Поговори с шефом. Я его видела утром.

— Как он?

— Мрачен как туча.

— Тогда подожду до завтра, — решил Гуннар Барбаротти. — Бог спешить не велел.

— А ты с ним знаком? С Богом? Ни за что бы не подумала.

— Самую капельку, — сказал инспектор Барбаротти. — Самую-самую капельку.