Человек безумный. На грани сознания
Шрифт:
Полисинтетическая психика первобытных людей сваливает аффекты в ту же кучу, что и колдовство и катастрофические явления природы типа извержений вулканов и смерчей. Поэтому «они никогда не переругиваются, по крайней мере если не пьяны. Они всегда скрывают свое недружелюбие, как бы сильно оно ни было. Они неизменно разговаривают в вежливых и любезных выражениях, с самым учтивым и непринужденным видом, даже когда их сердце пожираемо завистью. Мы наблюдаем здесь лицемерие в обязательном порядке», – пишет Леви-Брюль (там же. С. 424, 425). Здесь мы видим – ни много ни мало – исток символического поведения в недрах шизофренической партиципации.
Необходимо
Европейцев часто возмущало беспринципное соглашательство «дикарей», после чего они делали обратное тому, с чем согласились. Поэтому их часто воспринимали как обманщиков, тогда как первобытные люди воспринимали факт, что европеец с ними спорит, как гнев, а гнев как природную катастрофу или проявление колдовства какого-нибудь колдуна, находящегося неизвестно где. Они внешне мило, а в душевной глубине с опаской и страхом улыбались, согласно кивали, уходили и делали все по-своему.
С другой стороны, встречались и патологически угрюмые, невероятно жестокие, лишенные жалости ко всем, и прежде всего к самим себе, туземцы. Одно из таких племен – яномамо – описал Я. Линдблад, противопоставляя их добрым, приветливым акурио. И это тоже психологически объяснимо. Среди жестоких убийц преобладают люди, натерпевшиеся страха в детстве.
Глава III
Второй краеугольный камень:
детская психика
Как два мальчика перевернули психологическую науку
«Идея о качественных различиях в мышлении имела огромное научное значение. Ж. Пиаже заимствовал ее у Леви-Брюля и, по сути, построил на ней современную детскую психологию», – пишет психолог П. Арискин в послесловии к последнему русскоязычному изданию двух книг Л. Леви-Брюля (там же. С. 579). Данное замечание настолько верно, насколько неверен перевод книг Леви-Брюля.
«Мы многим обязаны классическим исследованиям Леви-Брюля», – не отрицал сам Пиаже (Пиаже, 2008. С. 5).
Именно исследования Леви-Брюля о специфике первобытного мышления подтолкнули молодого швейцарского психолога, жившего в 20-е годы в Париже, к исследованию интеллекта детей. Логика понятна: до Леви-Брюля ученые исходили из принципа подобия психики всех людей в филогенезе, т. е. в историческом развитии, а это оказалось не так. В психологии личности ученые исходили из принципа подобия психики на всех этапах жизни. Ж. Пиаже заподозрил, что и здесь ученые ошибаются. Практические основания для этого были всегда: дети часто веселят и удивляют взрослых, соединяя несоединимое и фонтанируя «юмором в коротких штанишках», который на самом деле никакой не юмор, мы просто не понимаем детей. Дети не юморят, подобно шутам на сцене, они в самом деле «не так думают».
«Широко известен научный парадокс, согласно которому авторитет ученого лучше всего определяется тем, насколько он затормозил развитие науки в своей области. Так вот, вся современная мировая психология детского мышления буквально блокирована
Книга Пиаже «Речь и мышление ребенка» впервые вышла в Париже в 1923 г. В течение буквально нескольких лет она была переведена на все ведущие языки. На русском она вышла стараниями Л. Выготского в 1932 г. Возникает вопрос: почему же она до сих пор «блокирует мировую психологию детского мышления»?
Ответ: в детском мышлении Пиаже нашел все шокирующие особенности первобытного мышления, открытые Леви-Брюлем, а это никак не вписывается в степуляционную схему постепенного, «шаг за шагом», прогрессивного развития психики без инверсии, без качественной ломки на переходе от рефлективной психики к человеческому сознанию в той форме, какая обнаруживается у детей. А также от детской, пралогической психики к логическому мышлению.
Без учета инверсии теория развития психики в онтогенезе является беспредметной в самом прямом смысле этого слова. У Пиаже есть система в понимании детской психики, а у психологов, не приемлющих ее, систем нет. Ни одной. Но даже и не это главная проблема. Психологам, психолингвистам и др. в буквальном смысле совершенно нечего сказать о детской психике. Нечем заполнить зияющий провал под названием «психика младенцев и детей дошкольного возраста». Это только кажется, что они ее научно «характеризуют», используя непроизносимую терминологию. На самом деле, это словесные манипуляции Мудрейших из Наимудрейших типа «сон не есть не сон, не сон не есть пронесон, пронесон не есть сон», как в киносказке про лампу Аладдина.
Например (да, необходимо оговориться, что детскую психику изучают главным образом по языку, т. к. техсредства для прямого изучения мозга в данном случае неприменимы), вот как характеризует детскую речь «основатель советской психолингвистики» профессор А. А. Леонтьев. В ранний период речь «лишена четырех важнейших особенностей, присущих речевым звукам: а) коррелированности; б) локализованности (в смысле артикуляции); в) константности; г) релевантности…» (Леонтьев А. А., 1999. С. 176).
Психологи дружно пишут, что в детском мышлении нет абстрактных понятий, нет связи суждений, нет умозаключений и т. д. и т. п. До сих пор многие кормятся тем, что перечисляют в своих трудах эти отсутствия всяких присутствий.
Того нет, этого нет… Совсем как у Берлиоза, которому удивлялся Воланд в самом известном романе Булгакова («Да что ж такое? Чего ни хватишься, ничего у вас нет!»).
Если хочется порассуждать о том, чего где-то нет, можно взять пустую банку и начать перечислять, чего в ней нет: ни соли, ни сахара, ни даже таракана или поросячьего хвостика… Особенно пива нет… Вениамин Ерофеев большую книгу мог бы написать, оттолкнувшись от такого предлога, потому что талантливый был человек, не то что некоторые ученые, излагающие научные теории в подобном стиле. Назовите наукой тексты в стиле повести «Москва – Петушки», почему нет? Другие же называют свои перечисления всего того, чего где-то нет, наукой.