Человек и ситуация. Уроки социальной психологии
Шрифт:
Так, например, дважды в течение одного месяца он предлагал испытуемым определить, насколько конкретные примеры подобных предметных категорий (например, «малиновка», «голубь» и «попугай») являются типичными представителями составляющих понятий. Данные испытуемыми в двух разных случаях оценки типичности коррелировали между собой на уровне около 0,80, что является, конечно же, очень высоким показателем. Однако даже он далеко отстоит от уровня, необходимого для того, чтобы точно предсказать, какое содержание будет иметь то или иное понятие в конкретном случае, основываясь на информации о содержании, которым оно было наполнено в другом конкретном
Кроме того, интерпретация любой запутанной ситуации требует привлечения множества категорий, содержание которых бывает очерчено гораздо менее четко, чем смысл элементарных понятий, которые были предметом исследования Барсалу. Поэтому вероятность того, что о двух буквально идентичных ситуациях в двух разных случаях будут судить одинаково, снижается чрезвычайно быстро по мере возрастания сложности этих ситуаций.
Барсалу обнаружил также, что корреляция оценок типичности между парами испытуемых, которые являлись студентами одного и того же университета, составляла в среднем 0,45. Таким образом, согласованность мнений относительно типичности предъявленных экземпляров (даже для вполне обыденных понятий) находилась на весьма скромном уровне.
Оба приведенных выше результата важны для аргументации, к которой мы будем постоянно прибегать на протяжении данной главы и книги в целом, и вот почему.
Во-первых, субъективная интерпретация событий одним и тем же человеком характеризуется значительной изменчивостью. Эта изменчивость достаточно существенна, чтобы, исходя из факта неустойчивости интерпретаций, заставить нас ожидать появление заметных различий между поведением этого человека в двух объективно почти идентичных ситуациях, не говоря уже о различиях, проявляющихся в ситуациях, которые всего лишь сходны между собой.
Во-вторых, имеет место существенная изменчивость значения, вкладываемого разными людьми в одни и те же (даже фундаментальные) понятия. Отсюда следует, что два человека скорее всего будут интерпретировать одну и ту же ситуацию двумя несколько отличными друг от друга способами. Мы полагаем, что огромное число важных феноменов проистекает из изменчивости субъективных интерпретаций, даваемых одним и тем же человеком, а также из различий между интерпретациями, даваемыми разными людьми в одной и той же ситуации.
А еще целый ряд важных эффектов проистекает из относительного неведения людей об этих двух фактах. Не отдавая себе отчета в изменчивости, внутренне присущей нашим интерпретациям событий, мы чересчур уверенно беремся за предсказание собственного поведения. Аналогично мы оказываемся не в состоянии осознать как случайные (или, по меньшей мере, непредсказуемые), так и систематические, устойчивые различия между собственной интерпретацией событий и субъективной интерпретацией тех же событий другими людьми. Вследствие этого мы слишком уверенно беремся и за предсказание поведения других. А когда сталкиваемся с действиями, которых не ожидали, относим их на счет экстремальных личностных качеств других людей либо на счет различий между собственной и чужой мотивацией. При этом мы не признаем, что другой человек может просто по-иному интерпретировать ситуацию.
Мысль о том, что один и тот же стимул может по-разному интерпретироваться различными людьми или одним и тем же человеком в различных контекстах, равно как и осознание того, что социальные исследователи должны уделять внимание субъективным интерпретациям наравне с объективными
Представители гештальт-психологии [например,. Коффка (Koffka, 1935)], а также Брунсвик в своей теории социального восприятия (Brunswik, 1956) делали сходный акцент на важности субъективных аспектов. Но более всего стоит упомянуть о том, что совет сосредоточиваться на субъективной интерпретации событий, сделанной самим пациентом, многократно повторен устами многих поколений клиницистов: начиная с фрейдовского (Freud, 1901/ 1960) анализа тенденциозностей человеческого восприятия и памяти и кончая плодотворным рассмотрением феномена «личностных конструктов» Джорджем Келли (Kelly, 1955).
Однако лишь Соломону Эшу, автору обсуждавшегося нами в главе 2 знаменитого исследования конформности, удалось рассмотреть проблему субъективной интерпретации таким образом, чтобы выявить систематически действующие факторы, служащие причиной ее изменчивости и неустойчивости.
Соломон Эш и «объект суждения»
Исходный тезис Эша состоял в том, что зачастую реакции людей на тот или иной объект являются в большей степени отражением не их устойчивых аттитюдов и ценностей, а того, каким образом им удается интерпретировать «объект собственного суждения» в каждом конкретном случае. Эш проиллюстрировал этот тезис, предприняв памятную серию экспериментов и проведя теоретический анализ, в ходе которого им были обнаружены факторы, порождающие изменчивость субъективной интерпретации событий как одними и теми же, так и разными людьми.
Конформность и субъективная интерпретация. Первым феноменом, к которому Эш приложил собственное понимание субъективной интерпретации, была социальная конформность. Общепринятый взгляд на конформность состоял тогда в том, что люди поддаются влиянию мнений окружающих потому, что стремятся быть принятыми и опасаются быть отвергнутыми ими. Не исключая подобных мотивов, Эш предложил дополнительное, более когнитивное по характеру объяснение. Эш настаивал на том, что реакции окружающих служат формированию определения оцениваемого объекта. Эти реакции содержат информацию о понимании этого объекта другими участниками ситуации и позволяют, по меньшей мере, сделать веское предположение о том, как его «следует» интерпретировать. Более того, если человек перенимает интерпретации или определения окружающих, он наверняка переймет и их оценки, а также и манеру их поведения.
В подкрепление своей аргументации Эш (Asch, 1940) провел один очень простой, но убедительный эксперимент. Двум группам испытуемых, сформированным из студентов младших курсов, было предложено проранжировать разнообразные профессии в зависимости от их престижа и статуса. В ряду прочих в список была включена и профессия «политик». Прежде чем студенты приступали к выставлению баллов, испытуемым в одной из групп сообщали, что их предшественники оценили профессию политика выше, чем любую другую, в то время как студентам из другой группы говорили, что их товарищи поместили профессию политика в конец списка.