Человек и ситуация. Уроки социальной психологии

Росс Ли

Эффекты соотнесения с контекстом. Осознание относительной природы суждения красной нитью проходит через всю современную когнитивную психологию. В частности, ученые, работающие в области современной теории принятия решений, заметили, что люди гораздо более склонны реагировать на перспективу изменения своего состояния, чем на абсолютный результат, который они могут получить вследствие принятия того или иного решения (Kahneman & Tversky, 1979). Если расширить смысл сказанного, люди в высокой степени подвержены воздействию эффекта соотнесения с контекстом. Они судят об издержках и преимуществах различных планируемых действий и испытывают различной степени сожаление об упущенных возможностях не из-за их соотнесения с конечным результатом,

а вследствие сравнений, которые явно и неявно присутствуют при рассмотрении любой проблемы (Tversky & Kahneman, 1981).

Так, например, люди могут быть склонны отдавать предпочтение какому-то одному образу действия, если сравнивают его с определенным начальным уровнем благосостояния, однако если их подвести к мысли о каком-то другом начальном уровне благосостояния, то предпочтение отдается другому образу действия.

Не так давно Канеман и Миллер (Kahneman & Miller, 1986) расширили сферу приложения этого утверждения до пределов вообще какой бы то ни было познавательной деятельности. Они доказывают, что любой отдельный стимул привлекает из памяти другие стимулы, в сравнении с которыми и формируется суждение. Например, пробуя овощной суп, вы сравниваете его с другим супом, который ели на прошлой неделе, с минестроне^{11}, который отведали месяц назад, с консервированным супом, который ели в детстве, и т.д. Все это в совокупности составляет «норму», в соответствии с которой вы судите о нынешнем своем супе.

С точки зрения бихевиористов от подобного взгляда недалеко и до нигилизма. Ибо коль скоро личные истории разных индивидов отличаются друг от друга, то для формирования подобной сравнительной шкалы каждый будет использовать свои собственные воспоминания. Невозможно придумать ничего более далекого от мечты бихевиористов определить свойства стимула объективно, не обращаясь к «черному ящику», находящемуся в голове индивида!

Было показано, что релятивистские представления имеют в психологии ряд следствий объективно-поведенческого и мотивационного характера, как раз тех, которые бихевиористы очень уважают. Например, в 1979 г. Канеман и Тверски (Kahneman & Tversky, 1979) в своем исследовании проблемы выбора с точки зрения теории перспективы показали, что между поведением людей в ситуациях, сулящих потери и приобретения, существует определенная асимметрия, состоящая в том, что люди более мотивированы избежать известных потерь, чем добиться эквивалентного этим потерям выигрыша. Эта закономерность помогает нам понять, почему людей зачастую побуждает к действию скорее перспектива будущих потерь, чем перспектива приобретений.

Американские профсоюзы часто хвастаются тем, что в прошлом им неоднократно удавалось вытребовать для своих членов лучшие условия труда, более высокую оплату и более короткую рабочую неделю. Однако от историков рабочего движения мы узнаем, что рост профсоюзов в нашей стране и их боевой дух на самом деле в меньшей мере подстегивались обещанием выигрыша, чем угрозой и реальным опытом поражений. В частности, период величайшего роста профсоюзов и наиболее бурная эпоха во всей истории организованного рабочего движения наступили в начале XX в., во времена, когда приток безработных эмигрантов побуждал нанимателей сокращать заработную плату, поскольку они были уверенны, что подобное вознаграждение (буквально гроши) будет приемлемо для вновь прибывших, отчаявшихся найти работу и не так давно вырвавшихся из гораздо более суровых социальных и экономических условий людей.

Сравнение с прошлым опытом. Еще один пример важности сравнительной оценки для мотивации связан с прошлым опытом. Так, люди часто с ностальгией говорят о «добрых старых временах» либо, наоборот, благодарят за то, что «голодные 30-е годы», ужасы второй мировой войны или мрачные дни холодной войны остались в прошлом. Подобные воспоминания оказывают большое влияние на настоящее. Наши советские

коллеги, чьи семьи пережили повальный голод и другие кошмары девятисотдневной блокады Ленинграда войсками нацистов во время второй мировой войны, уверяли нас, что в течение последующих двух десятилетий их соотечественники чувствовали себя сравнительно обеспеченными и, несмотря на нехватку продуктов питания и другие лишения (которые гости с Запада находили невыносимыми, полагая, что они являются достаточным мотивом для политического протеста), не были склонны осуждать своих тогдашних лидеров.

Одно из наиболее интересных мотивационных следствий относительности суждения состоит в том, что как счастье, так и несчастье должны до определенной степени саморегулироваться. Это предположение было высказано Брикменом (Brickman, 1978), вместе со своими коллегами исследовавшим людей, жизненные обстоятельства которых резко изменились в результате неожиданного везения или трагических происшествий. Он обнаружил, что люди, выигрывавшие в лотерею, будучи сначала переполненными радостью по поводу своего нового приобретения, через год-другой становились не более довольными своей участью, чем любой из нас. Аналогично, люди, оказавшиеся прикованными к постели в результате травмы или борющиеся с опасным для жизни заболеванием, казались адаптировавшимися к обстоятельствам своей жизни. Сначала ощущая себя никчемными или даже подумывая о самоубийстве, с течением времени они становились почти настолько же счастливыми, как и любой средний человек.

Таким образом, оказывается, что эмоциональные и мотивационные состояния колеблются в зависимости от чрезвычайно сиюминутных или «локальных» изменений жизненных обстоятельств, а не от абсолютного уровня удовлетворения потребностей. «Несчастные маленькие девочки из богатых семей» — не просто плод житейской фантазии. Они действительно существуют. Они чувствуют себя так, потому что сравнивают своего сегодняшнего гигантского плюшевого мишку со вчерашним пони и обнаруживают, что его-то им и недостает.

Социальное сравнение и относительная депривация. Второй вид сравнения, сильно влияющего на субъективную оценку людьми собственного состояния и, следовательно, на их последующую мотивацию и поведение, предполагает наличие других людей, в частности таких, которые рассматривались бы ими как социально значимые. Социальное сравнение в процессе самооценки и его мотивационные следствия были центральной темой социальной психологии начиная с 30-х и вплоть до конца 50-х годов (см. в особенности: Festinger, 1954). Возможно, лучший из существующих в литературе примеров дает нам исследование, бывшее в своем роде одним из первых.

Описывая аттитюды и внутренние переживания американских солдат — участников второй мировой войны, Стауффер (Stouffer, 1950) подметил весьма неожиданное различие в моральном духе чернокожих солдат, расквартированных на юге и на севере Соединенных Штатов Америки. Неожиданность заключалась в том, что, несмотря на сегрегационные законы и обычаи юга, расквартированные там чернокожие солдаты были более довольны своей участью, чем солдаты, расквартированные на севере (независимо от того, являлись ли сами они северянами или южанами).

Этот парадокс легко разрешается, если вспомнить об имевшемся в распоряжении солдат материале для социального сравнения. Чернокожие солдаты, расквартированные на юге, чувствовали себя обеспеченными, поскольку сопоставляли себя в первую очередь с неграми-южанами, которых они встречали за пределами военного городка и которые находились в еще более суровых социальных и экономических условиях, чем эти солдаты. Чернокожие солдаты, расквартированные на севере, были недовольны своей участью, потому что тоже сравнивали себя с чернокожими из числа гражданского населения. Но последние получали на севере высокую зарплату и пользовались беспрецедентной возможностью работать на заводах и фабриках, которые ранее принимали на работу только белых.