Человек из Кемерово
Шрифт:
Наконец, когда общие темы закончились, хозяйка жилья аккуратно уточнила у меня, стоит ли ей опасаться возможных проблем:
— Люди говорят, опричники к вам в гости заглядывали.
— Да, было дело. Я утром наведался за карточным долгом к покойному заместителю начальника милиции, господину Варенцову. Какой-то недобрый человек проломил ему ночью голову, вот меня и взяли в оборот. Чужой следователь был, важный такой. Всю подноготную проверил, по минутам жизнь разобрал и отпустил по итогам. Не под подписку, нет. Совсем отпустил. У властей ко мне вопросов нет. А служивые — что с них взять. Прибежали, перетряхнули все. Даже суп во дворе разлили, крамолу искали.
Старушка участливо покивала. Ее первый муж был «медвежатником», гастролерил по центральным
— Хорошо. Рада, что так обернулось, Илья Найденович. Пойду я, не буду вас сильно задерживать. И так засиделась допоздна.
Хозяйка откланялась, я же убрал со стола, почистил зубы и стал укладываться. У меня теперь новая кровать. Новый широченный матрас, застеленный свежим бельем. И проблема, о которой завтра буду размышлять. Потому что я почти на сто процентов уверен, откуда торчат уши обрушившихся на меня неприятностей. Теперь надо будет решить, как именно я это все разрулю и заставлю покрыть убытки. С процентами.
Завтра. На свежую голову. Воскресенье — отличный день, чтобы сидеть позади дома на завалинке, дышать запахами тины с пруда и строить планы. Все — завтра.
Глава 3
Интерлюдия с запахом карболки. Больничная
Мою душу вколотило в тело Разина на болотине. Неподалеку от поселка Бердовка, к востоку от Кемерово. На машине — сорок километров, почти час езды. И я так подозреваю, что вряд ли бы мне столь повезло, будь Илья Найденович в другом месте. Просто к северу от поселка сливаются речки Берзас и Северная Конюхта. И вот там, в месте слияния, тянется заболоченная низинка, прямо вдоль местной грунтовки, пробитой до метеорологического поста. А справа от низинки — Хтонь. Малюсенькая, но мне хватило.
Но я туда не ходил. Меня подрядили землемером разметить покосы на берегу Берзаса. Как раз километр в сторону поднимающегося солнышка. Дело в том, что мэрия сумела оплатить услуги магов и те установили граничные столбы в местном темном пятне. Берзаская Хтонь, как раз кусок болот и лес по правую руку. По легенде, там лет тридцать тому назад пятерых грибников задрал медведь. Потом двое егерей погибли, гоняя косолапого. Теперь между местных елок пятно, в котором лучше не ночевать. Местность колышками огородили, знаки предупреждающие развешали и что-то там хитрое наворожили. Совсем гадость извести не удалось, но местные мимо по своим делам иногда ходят и вроде проблем не было. И когда меня пригласили участки разметить, я про эту дрянь даже и не думал. Где я, где Хтонь. Пять километров разницы.
Что там в итоге произошло — не знаю, но бедолага Разин подцепил ментальный грибок, который медленно и неумолимо сжирает душу реципиента. Самое паршивое, что грибница расположена обычно
Когда моя душа вломилась в почти пустую оболочку, паразит рассыпался мелкими искрами. Слишком много энергии накопила моя душа, пролетая между мирами. И шарахнула со всей силой. Я минут двадцать после прибытия хрипел, не в силах орать от боли. Скреб обуглившиеся на лице мышцы, сдирал кожу. Потом полз, как можно дальше от Хтони. На то, чтобы преодолеть те самые пять километров от поста до магистральной дороги. Там меня, рядом с Бердовским водозабором, и подобрали. Сунули в грузовик и отвезли в госпиталь. Сначала в фельдшерский пункт в Бердовке, где лицо промыли и замотали в бинты. А потом — в одиннадцатую больницу, отделение интенсивной терапии. В двухэтажный корпус, стоящий на отшибе. Именно там специалисты оценивали потенциальные угрозы от людей, кого пометила Хтонь. И выдавали итоговое заключение: можно ли мещанину вернуться к обычной жизни или лучше от греха подальше отправить его в закрытой машине к другим специалистам. В ту же Юргу.
Когда я в первый раз пришел в себя, был вечер. Поздний вечер. В узкой палате пристроили единственную скрипучую кровать с металлической сеткой, крохотный стеклянный шкафчик с пузырьками и подставку для капельницы. Позже я узнал, что такие «пеналы» тянулись вдоль коридора всего второго этажа. Каждый пациент получал скрупулезно расписанное лечение и препараты никогда не держали вместе. Некоторые склянки могли рвануть в опасной близости друг от друга.
Я осторожно приоткрыл глаза и затаил дыхание. Последнее, что я помнил — это горечь в горле, надсадный хрип и жжение по всему телу. Поэтому первым делом я постарался себя ощупать. Одновременно с этим в голове всплывали мутные образы, мелькали названия и я впитывал то, что осталось от прежнего хозяина: его воспоминания, новые слова и все то, что обычно и составляет верхний слой личности. То, что мы демонстрируем окружающему миру.
Пи-жа-ма… Интересная штука. Мягкая. В меру теплая. И — моя. Не в том смысле, что мне ее подарили. А в том — что меня в нее обрядили и я могу в ней лежать. Ходить. Класть в карман что-нибудь ненужное. И это не дерюга, которую выдавали в концлагере или на каторге. Те обрывки ты сдавал каждый вечер для стирки, голым падая на нары. А здесь — почти рай. Почти, потому что меня сильно мутило, и голова болела от обилия впечатлений и новых знаний. Я хотел было задремать, но непроизвольно коснулся лица и замер. Как я выгляжу? Я — новый. Возродившийся в неизвестном мне мире, в новом теле, с новыми возможностями.
Очень осторожно сев на кровати, вцепился руками в край. Дождался, когда палата перестанет раскачиваться перед глазами и попробовал оценить силы. Да, встать смогу. Ненадолго. А мне надо — пару шагов прошаркать до стены. Там висит небольшое зеркало, с мутной по краям амальгамой… О — а-маль-га-ма! Еще одно забавное слово. Таких в пустой голове сейчас много. Болтаются, словно горошины в детской игрушке. Отдышавшись, попробовал медленно и осторожно подняться. Чтобы через десять минут разглядывать себя в зеркале.
Не красавец. Отнюдь. Видимо, война с вцепившимся в меня паразитом была жаркой. От лица — жалкие ошметки. Кожа почти везде слезла, обнажив мышцы и связки. Хорошо еще, что глаза не выпали. Но видок — тот еще. Остатки волос пострижены, пораженные ткани убраны. На левой щеке прилеплен кусок марли с заживляющей мазью.
Но, как ни странно, мне понравилось. Почему? Потому что на шее не было ошейника с номером. И я не чуствовал себя бесконечно больным и уставшим. Да, общая слабость. Да, драная шкура нещадно чесалась на спине. Но при этом — я был жив. И свободен. Что в моих обстоятельствах безмерно радовало.