Человек из Вавилона
Шрифт:
Дом Иошуа стоял, разумеется, в Петхаине. Именно сюда приехал Занкан, но его слуге сказали, что Иошуа здесь уже не живет, дом отошел заимодавцам в уплату за долги. Соседи, живущие поблизости, сообщили его новый адрес, не забыв присовокупить, что хозяйка дома не вынесла обрушившихся на семью несчастий и отошла в мир иной.
Занкан вошел в лачугу Шалелашвили — землянка без окон походила на большой гроб. Сквозь дым, заполнявший помещение, Занкан с трудом различил сидящего у огня Иошуа с книгой на коленях. По всей видимости, это была Книга псалмов.
— Мир
Иошуа поднял голову, посмотрел на гостя, ответил:
— Мир вам, — и снова уткнулся в книгу.
В нескольких шага от очага Занкан заметил лежащего на бурке раненого. Приблизился к нему и присел на стоявший поблизости чурбан. Внимательно оглядел Эуду. «Хороший парень!» — подумал, заглядывая в голубые глаза Эуды. Потом спросил, как его рука, болит или нет. Эуда качнул головой. Занкан холодно осведомился:
— Почему, с какой целью ты хотел похитить мою дочь?
Эуда равнодушно отвечал:
— Потому что мне нужны были деньги.
Ответ не понравился Занкану, он показался ему даже оскорбительным.
— Гучу и Джачу я спрашивать не буду, но ты мне должен ответить: как мог ты, иудей, пожертвовать иудейкой? — Он говорил тихо, не спеша, с видом заинтересованного человека.
— Потому что она твоя дочь, а ты богатый человек!
— Ты ведь знал, что она иудейка?
— А неиудейку можно похищать?
— Я спрашиваю с тебя не за твои разбойничьи дела. Хочешь разбойничать — воля твоя. Меня это не касается. Я, еврей, спрашиваю тебя за то, что ты сделал с еврейкой. Отвечай! — Эуда молча смотрел в потолок. — Господь велит нам заботиться друг о друге, а ты такое сотворил со своей соплеменницей.
— А где он этот ваш Господь, — подал голос Эуда, — он отвернулся от нас.
В ответ на эту реплику Иошуа за спиной у Занкана исторг почти вопль:
— Не ведают несчастные, не знают, что Он, Благословенный, обращает свой лик на тех, кто верит в его величие.
Иошуа проговорил это нараспев, покачиваясь на стуле, и, закончив, снова уткнулся в псалмы. Занкан смотрел на Эуду. Лицо парня тонуло в дыме, потянувшемся из очага. Собравшись над головой Эуды, дым лениво, не спеша расползался по каморке.
— Да и на тебя надеялся, что пощадишь меня! — наконец проговорил он.
Дым рассеялся, и проглянуло лицо Эуды. Занкан снова изучающе смотрел на него. «Ему нет и двадцати, но, похоже, он не дурак», — подумал и повернулся к Иошуа.
— Иошуа, приходи ко мне сегодня вечером, после молитвы, я одолжу тебе денег, хочешь — верни себе дом, хочешь — купи новый.
Иошуа продолжал читать псалмы, раскачиваясь на стуле. Занкан решил, что он его не расслышал. Какое-то время молча наблюдал, как Иошуа двигается в такт чтению, и хотел было повторить свое предложение, но Иошуа вдруг перестал раскачиваться, закрыл Книгу псалмов, положил на нее руку и сказал:
— Чтобы служить Господу, молиться ему, нет необходимости в большом доме. Я молюсь в синагоге, сюда прихожу спать. У меня было все, и я убедился:
Занкан молча смотрел на Иошуа, осмысливая сказанное им.
— В Анаклии мне нужен верный человек. У тебя будет доход.
Иошуа не спешил с ответом.
— Взгляни, что здесь написано, — наконец заговорил он, — «Блажен человек, которого ты караешь, Господи, и учишь Торе». Я получаю наслаждение от моих мучений, Занкан! — И Иошуа, шамкая про себя, продолжил чтение псалмов, постепенно раскачиваясь в такт чтению.
Занкан повернулся к Эуде:
— Мне известно, чьи вы рабы. Освободить вас?
— Хозяин есть хозяин. Тебе придется служить так же, как и ему.
— Нет, не так. Я тебя выкуплю и подарю свободу.
Эуда внимательно посмотрел на Занкана:
— А потом?
— Ты должен обещать мне кое-что.
— Все не могут быть свободными, — снова подал голос Иошуа, — это может принести несчастье стране. Ничего больше! — Занкан повернулся на своем чурбане и вопросительно уставился на него. А Иошуа не спешил продолжать начатое. Только после долгой паузы произнес: — Ты никому не можешь даровать свободу, Занкан! Свободу человеку дает сперва служение Господу, а потом знания! — Иошуа говорил почти плача, нараспев. — Свобода есть знание, и горе тому, кто не хочет этого понять!
— Я и ставлю твоему сыну, Иошуа, такое условие, как только Господь вернет ему здоровье, он должен отправиться к раби и начать изучать Тору. Давид одолел Голиафа благодаря своему уму, не силе. Это первое. Второе: где только мне бывать не приходится, в пути человека подстерегают опасности, мало ли кто может повстречаться, Эуда будет мне стражем и проводником.
Иошуа ничего не ответил. Сощурившись, молча смотрел на Занкана, а потом снова вернулся к своим псалмам.
— Почему ты не обучил сына тому, что читаешь, почему он подался в разбойники?! Надо было лучше смотреть за ним!
Иошуа снова сощурил глаза, затем с благоговением положил книгу на пол.
— Господь дал тебе и богатство, и ум. Ты прекрасно знаешь наш закон — каждый человек сам выбирает свой путь. Он не внял моим внушениям.
Воцарилось молчание, которое спустя некоторое время нарушил Занкан.
— Человек всегда может повернуться к Богу, — тихо проговорил он, — а наш долг помочь ему в этом. Мир вам! — И он направился к выходу.
— Не спеши, Занкан, раз уж ты пожаловал ко мне, выслушай, что я скажу!
В очаге дымились сырые дрова. Дым ел глаза Занкану.
— Слова бедняка никому не интересны! А тем более слова некогда состоятельного, а потом обнищавшего человека! Я в свое время никогда не прислушивался к таким. И все же скажу тебе: мы — иудеи, они — вельможи. Сколько добра им не делай, однажды они все забудут. Они не знают пощады. Именно потому я и очутился здесь, в этой землянке!
— О какой пощаде ты толкуешь, Иошуа?
— Говорят, ты пользуешься уважением сильных мира сего, тебе доверяют государственные дела.