Человек из Вавилона
Шрифт:
Занкан хранил молчание. В его взгляде читался вопрос: все дело в том, сколько требуется казне.
— Сам понимаешь, речь идет не о тысяче и даже не о трех тысячах золотых — они нужны на два года. В залог дадим Ксанское ущелье. В течение этих двух лет весь урожай с ущелья — твой.
Занкан напрягся. Он не раз одалживал золото казне. Но это было во время войны. Для чего понадобилось золото? В настоящее время в Картли куется большое богатство. Купечество вносит в казну гораздо больше, чем ранее. Занкан может приблизительно
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у Занкана, но отвечал он степенно, не спеша:
— В займе не откажу, но если в залог дается Ксанское ущелье, стало быть, золота требуется немало. Окончательный ответ смогу дать после того, как узнаю, о какой сумме идет речь.
— Понятно, — отвечал Абуласан, — мы подсчитаем и скажем точно, сколько нам требуется. Ты ведь никуда не собираешься уезжать?
— Собираюсь, сразу по окончании наших празднеств отправляюсь в Аран, — отвечал Занкан. На Абуласана это известие не произвело впечатления, он даже не спросил, как же быть, как им договориться, а задал вопрос, приведший Занкана в изумление:
— Ты, кажется, недавно побывал в Византии, расскажи мне в подробностях, что происходит в Константинополе, как там живет народ, чем дышит?
И Занкан стал рассказывать обстоятельно, доходчиво, какая великая страна Византия, что народ там законопослушен и трудолюбив, что и обуславливает их изрядную жизнь. Армия византийская по-прежнему сильна, впрочем, былое величие страны постепенно угасает. Это, во-первых, а во-вторых…
— А что скажешь о сыне императора Комнине, народ ощущает его отсутствие?
Занкан опешил, когда хозяин прервал его. Задержал на нем долгий взгляд — весь вид Абуласана, превратившегося в слух, с интересом подавшегося вперед с горящими от любопытства глазами убедил его в том, что в этот вечер его позвали не для того, чтобы просить золота взаймы. У Абуласана была другая причина, но какая? Отвечая на вопрос хозяина дома, Занкан пытался понять, что двигало им: об Алексее Комнине народ вспоминает так же, как о прошлогоднем урожае слив, время его давно ушло, власть утрачена еще его отцом, а нынешним кейсарем народ очень доволен.
Абуласан протянул ему чашу с отборными орешками — угощайся, месхетские. Занкан поблагодарил, но отказался — в праздник Песах правоверный еврей ничего не возьмет в рот, если еда приготовлена не у него дома и не в специальной посуде. Абуласан усмехнулся: тебя такими орешками не удивишь — вывозишь их в огромном количестве в Византию и Русь и, все так же улыбаясь, осведомился, где на них больше спросу.
— Естественно, в Византии, тамошний народ знает им цену, а на Руси… на Руси пока думают, как бы набить желудок, а не о лакомстве.
— Тогда ради чего ты торгуешь в Руси, зачем теряешь время
— Ради своих внуков, — отвечал Занкан.
По лицу Абуласана было видно, что он ничего не понял.
— Я думаю, Абуласан, что завтрашний день будет за Русью, завтра Русь станет тем, чем вчера была Византия. Придет время, и просто так в Русь не ступишь. Иные времена настанут, а я загодя проторю туда путь своим потомкам.
Абуласан задумался. То, о чем говорил Занкан, казалось, не было для него новостью, но в устах Занкана это прозвучало как предвещание — торговцы раньше и лучше других чувствуют все достоинства и недостатки страны.
— Так-так-так… Выходит, что… А что ты скажешь о Юрие Боголюбском, когда ты видел его в последний раз?
Занкан, конечно, не уловил никакой связи между Боголюбским и Византией, но отвечал как ни в чем не бывало:
— Княжий сын хорош собой, храбр, крепок здоровьем, атлетического сложения, но нрав его мне неизвестен, я не был в стране половцев с тех пор, как он вышел из отроческого возраста.
— Как ты думаешь, этот юноша способен вернуть себе трон? — Занкан никогда не замечал, чтобы Абуласан так щурил глаза и говорил таким бесстрастным голосом.
Занкан не спешил с ответом, он раздумывал над вопросом, невольно кривя губы, словно они тоже участвовали в мыслительном процессе.
Абуласан не отрывал от него пристального взгляда.
— Русь никогда не сравнишь с Византией, — наконец заговорил Занкан. — В Византии правит закон, а на Руси — сила, поэтому там все возможно: если княжич найдет силы, на которые сможет опереться, и силы в самом себе, то, пожалуй, сможет вернуть трон.
Абуласан встал, медленно подошел к Занкану:
— Ты хочешь сказать, что Алексей Комнин не сможет вернуть себе престол?
— Вряд ли, в Византии все подчинено закону, она не представляет для нас опасности, а если страна не опасна для торговцев, она никому не страшна. Но вот Русь…
— Не ты только что говорил, Русь будет великой страной? — Абуласан вплотную подошел к Занкану.
— Так и будет, но… — Занкан прервал самого себя, задумался.
— Что но? — чуть ли не с гневом спросил Абуласан.
— Это произойдет не сегодня и не завтра.
— Византия ведь год от году теряет свою силу. Сегодняшняя Византия — не та, что в прошлом году! — Абуласану не терпелось получить немедленное подтверждение своих слов, но Занкан не спешил, взвешивал каждое свое слово.
— Это так, но… греки и сегодня действуют с умом и на хитрости горазды…
— И сегодня? Говори прямо, Занкан, что ты имеешь в виду?!
— Прометея греки придумали как воплощение собственного образа. Ну-ка вспомни, Абуласан, историю Прометея, он пошел на хитрость и избежал наказания. Прикованному к скале, ему удалось освободиться, и он вернулся в мир. Вот тебе прошлое греков и их будущее.