Человек, которого нет
Шрифт:
Это был очень неожиданный и нелегкий опыт - вторая сессия с М. Я тогда обнаружил в своей памяти кое-что неожиданное и кое-что пугающее. И я не смог прямо назвать то, что увидел, то, что понял.
"Что-то очень плохое делают со мной".
У этого "очень плохого" есть точное название. Точное, простое, в одно слово. Я не мог ни произнести его вслух, ни написать.
Не говоря уже о том, что - я повторюсь - обо всем этом адски трудно говорить прямо и открыто. То просто "от ума" - я же не сумасшедший, чтобы такое говорить, да? То - так же просто - немеют губы и не поворачивается язык. Медленно, все очень медленно дается.
Ну что же, я не тороплюсь. Друг, имеющий похожие переживания, недавно сказал, что ему устойчивее всего, когда он обретает
Я стал думать - а как я?
Пытаюсь разобраться, как устроен мой двухслойный опыт.
Я помню все про нее, этот "архив" мне полностью доступен: события, отношение к ним (тут проступает вторым слоем еще и мое отношение), эмоции - я все это могу вспомнить, пережить заново. О себе же долгое время я вообще ничего не знал, кроме мужского рода. Я пытался жить, ограничившись ее опытом, не заглядывая "за край". Да у меня и оптики такой не было - заглянуть. У меня был только ее опыт и беспамятный я.
Тогда мне было проще всего решить, что раз я не знаю, значит, так и надо.
Она не хотела жить. Она потеряла любимого мужа, потеряла страну, в которой родилась и выросла. Нет, географически она оставалась на том же месте, в том же городе. Но все слишком изменилось, до своей противоположности - и пугало не только своей новизной, но и само по себе. Она думала об избавлении от страданий, но обязательства перед родственниками, которые остались бы в совершенно беспомощном и беззащитном положении в случае ее смерти, были для нее священны. И в то же время она сама чувствовала себя беспомощной и беззащитной перед жизнью, где уж ей было позаботиться о родных? И вот: она нашла способ уйти без физического самоубийства, а ее обязательства перешли ко мне как к ее наследнику.
Сейчас я думаю, если бы мне открыты были мои воспоминания с самого начала - те воспоминания, через которые приходится продираться, чтобы увидеть что-нибудь мирное и радостное, - я бы просто не справился с тем, что мне предстояло здесь. Но, хотя и не осознавал своего состояния, не помнил его причин - я был едва жив и очень слаб. И я был один, в этом смысле - совершенно один. Я ни с кем не смог бы поделиться тем, что мне открывается сейчас, мне не у кого было бы просить помощи и поддержки в тяжелые минуты, когда горе и страх набрасываются и рвут меня на части. Кто мог бы поверить? Даже гендерное "переключение" было сложно объяснить и отстаивать, даже с самыми близкими людьми. Кому и как я смог бы объяснить такое?
Даже себе не мог.
И я стал собирать себя из этой позиции: я - это она же, только он.
Знаете, как это забавно выглядит постфактум: много лет пытаться буквально наощупь определить подходящее количество ложек сахара в чае, каждый раз докладывая по одной, по пол-ложечки, пробуя и оставаясь недовольным; покупать книги, о которых она мечтала, потому что читала взахлеб одолженные у друзей, пролистывать эти книги - и оставлять нетронутыми на книжной полке на годы, потому что совершенно неинтересно и вообще по-дурацки написано; рассказывать о своей любви к яблокам - и не есть их совсем. Но человек способен многого не замечать о себе. Вот я и не замечал. Я даже красил в рыжий ее русые волосы, потому что она так носила. Я делал это, пока однажды не почувствовал, что если сейчас же не стану светловолосым - умру или сойду с ума. Но это было гораздо позже, когда я почти вспомнил, кто я (там же близко меня подкарауливали боль и отчаяние). По крайней мере, на тот момент я уже целый один раз сказал вслух, что я не здешний, не отсюда, не родился здесь в том году, который записан у меня в паспорте.
До того я делал вид, что ничего особенного не произошло, что все остались на своих местах, вот только почему-то стал писать прозу, на которую она никогда не посягала и даже считала это для себя невозможным и неприемлемым, причем начал с романа... И крестился у католиков.
Всякое бывает, и сами по себе эти действия ни о чем не говорят. И то же самое я могу сказать о любом из событий, или
Сейчас, когда я это пишу, я собрал уже много таких примет. И мне весело думать, что любой охотник на привидений или на НЛО может похвастаться гораздо более обширной коллекцией доказательств. Что ж, я начал совсем недавно, сам себе НЛО, сам себе привидение... Сам себе охотник.
Здесь все так туманно, неопределенно и практически недоказуемо.
Но что я могу сказать совершенно точно, так это вот: пока я делал вид, что я не я, и всячески отказывался помнить себя, я был довольно беспомощен в жизни, кое-как справляясь со своими обязательствами и проживая день за днем наугад, без надежд и без надежной опоры. Сейчас, когда я трачу огромное количество сил и энергии на восстановление моей памяти, а она такая, что я очень хорошо понимаю свое прежнее нежелание к ней прикасаться, сейчас, когда кошмары приходят ко мне во сне и наяву - едва уловимой тоской или яростными флэшбэками, - я становлюсь все сильнее и увереннее, все ловчее и удачливее, все крепче и... счастливее. И по тому отклику, который приходит извне, по результатам моих действий из новой позиции, из нового понимания, из признания себя тогдашнего - я вижу, что это не иллюзия. Что я действительно становлюсь крепче и сильнее, возвращая себе потерянную память.
Таким образом, мне становятся доступны уже два "архива". В одном все документы сохранны и содержатся в порядке. Второй пострадал от пожара и наводнения, был неаккуратно перевезен в новое помещение, перепутан, неполон, многие документы невосстановимы, а то, что сохранилось, нуждается в тщательной и трудоемкой реставрации и упорядочивании. Поскольку с первым все в порядке, а второй имеет для меня огромное значение, немудрено, что я больше времени и сил уделяю ему. Для равновесия в "сейчас" я больше опираюсь на "тогда". Посмотрим, как оно будет, когда я с ним разберусь, какое установится равновесие. Но пока, конечно, для меня драгоценна в том архиве каждая размытая или выцветшая строчка, каждый крохотный обрывочек, любой обгорелый листок.
На них записаны страшные вещи, и я ужасаюсь и плачу над ними. Но порой я нахожу между страниц высушенные травинки - белые, выгоревшие на солнце, и лепестки роз, так похожие на хрупкие пыльно-розовые сердца, и поблекшие, но все еще целые незабудки.
Неокончательный диагноз: Необходимое примечание
Здесь важно, я полагаю, внести ясность. В тех отрывках, которые называются "Записки сумасшедшего" и "Неокончательный диагноз", содержатся разнообразные суждения, доводы, умозаключения, предположения, домыслы и выводы, гадания на кофейной гуще, мысли по поводу и прочее в том же духе - Лу и мои.
В отрывках под общим заголовком "Харонавтика" - только и исключительно то, что Лу видел, слышал, чувствовал и понимал во время сессий с М. Без толкований и умозаключений.
Харонавтика: "Страх"
С ессия N3, 18 ноября 2012
На следующую встречу с М. он ехал с готовностью, полный интереса, желания разобраться. Он уже верил. Он еще весьма скептически относился к тому, что происходит. Это было одновременно: вера, скепсис. Непонятно. Ему был интересен сам процесс: как из ничего, из рассеянных мыслей, из старания ничего не придумывать, из опасения, что все-таки придумаешь - вдруг обнаруживаешь себя разглядывающим картинку... совсем другую, чем старался не придумать. Неожиданную. И в голову не пришло бы! Как та пишущая машинка.