Человек, которому всегда везло
Шрифт:
– Любопытствую братец, что может нижний чин знать такого, что неведомо маршалам и генералам, али дар провидца у тебя имеется?
– Можно сказать и так... Найдите мне подходящего француза ваше благородие, что соизволит нас выслушать и все узнаете сами.
– Александр не торопился выкладывать 'козыри', ведь могло получится и так, что узнав о ближайшем будущем посредник откажется от своей миссии и тогда все пропало.
– Задал ты задачку братец... А вон маршал Ней там в углу возле выхода один сидит, попробуем с ним сперва, он же из крестьян вроде, поди поймет тебя.
– неожиданно легко согласился офицер и только тут Сашка уловил у него небольшой, едва различимый акцент, поляк что ли? По виду совсем не скажешь, на классического 'гонористого' пана не похож...
Сашка
Пришлось идти туда, где в одиночестве коротал время в тени акации крепкий, здоровый мужчина, находящийся на четвертом десятке лет в самом расцвете сил, у него волосы с заметным рыжим оттенком и лицо, на котором оставили след военные кампании в разных концах Европы, голубые глаза и волевой подбородок. Последний солдат уже обреченной на гибель империи...
Аустерлиц и его ликующее солнце. Ватерлоо - небо, исхлёстанное дождём. И вот, наконец, - туман, окутавший сегодня город, зловещий предвестник трагедии. У подножия бесконечной скучной серой стены, окружающей ресторан 'Шартрез', что расположен между Обсерваторией и решёткой Люксембургского сада, в луже крови тело человека. Париж, четверг, 7 декабря 1815 года, девять часов двадцать минут. Все это уже история для поколения к которому принадлежит Александр, но ведь могло бы быть и по другому, особенно если знать заранее...
Корсика, Аяччо, жёлтый дом под раскалённым солнцем. Все ставни закрыты, чтобы защитить от слепящего средиземноморского света и жары. В доме молодая женщина благородной и строгой красоты Летиция Бонапарте, спешно прилёгшая на канапе в гостиной, просто, без единого крика, как и положено настоящей дочери корсиканских гор, рожает ребёнка. Это мальчик! При крещении его нарекают Наполеоном. 1769 год - закат царствования Людовика XV, самое время появиться на свет, если хочешь стать участником событий, которые развернутся через двадцать лет, если намерен воспользоваться новым порядком вещей.
Мишель Ней немного опередил своего будущего повелителя. Родившись 10 января, в разгар зимы, он уже уверенно сидел, в то время как Наполеон, появившийся 15 августа, должен был потерпеть ещё несколько месяцев, прежде чем ему удалось твёрдо усесться на своем заду. В том же 1769 году родились Ланн, Марсо, Сульт и Веллингтон.
Напрасно специалисты по геральдике ищут благородные корни генеалогического древа Бонапартов, но совсем фантастическими и бессмысленными были бы попытки отыскать знаменитую линию в истории семьи Ней. Из подвального помещения на улице Де ла Бьер в Саарлуи доносятся гулкие удары. Там бочар Пьер Ней орудует специальным топориком. С помощью четырёх подмастерьев он выстругивает доски и стягивает их обручами. Родители маленького Мишеля жили в массивном каменном доме, под окнами которого навалена груда старых бочек. Будущий герцог Эльхингенский и князь Москворецкий делал свои первые шаги именно в этих скромных владениях.
Мец, 6 декабря 1788 года.[8] Крепко сложенный молодой человек, чья рыжеватая шевелюра заметна издалека, переступает порог вербовочной конторы гусарского полка. Фамилия: Ней. Имя: Мишель. Возраст: девятнадцать лет. Писарь отмечает данные, которые могут понадобиться в случае дезертирства. Дальше следуют измерения. Рекрут из городка Саарлуи ростом почти 1,78 м, что в армии ценится. Высоким солдатам легче управляться с длинным ружьём того времени. Героическая внешность и мощное телосложение производят благоприятное впечатление. Если бы недостаточный рост стал препятствием, он, возможно, поступил бы, как некий Деллар, молодой доброволец, который, чтобы обмануть несколько потерявшую бдительность комиссию, прибегнул к хитрости: засунул колоды карт в сапоги.
20 апреля 1792 года никто не мог предположить, что Франция вступает в войну, которая продлится двадцать три года, от Вальми до Ватерлоо. Эти двадцать три года сражений позволят героям в сапогах оставить потомкам свои имена, выгравированные на Триумфальной арке.
Человек не без удивления внимающий странным речам русского унтер-офицера, там на арке пятый слева - у него самая короткая фамилия,
'Один из особых талантов Первого консула заключается в том, что он безошибочно выделяет людей, обладающих истинными достоинствами.' -так охарактеризует своего императора Ней, в ту далекую пору еще не маршал и в сущности он не ошибется, вот только кроме талантов у первого консула хватает и недостатков, но пока они не видны.
Но по большому счету Ней прав, Наполеон удивительно умел угадывать людей с выдающимися способностями: Бертье, Мюрат, Массена, Ожеро, Бернадот, Сульт, Ланн, Мортье, Ней, Даву, Бесьер, Виктор, Макдоналд, Мармон, Удино, Сюше, Сен-Сир, Понятовский... Ни одного маршала нельзя назвать бездарностью получившей чин благодаря происхождению или родству, как это случалось в других государствах. Правда, степень их дарования была, естественно, разной. Неудивительно, что армия Франции длительное время побеждала. К своим военным Наполеон предъявлял исключительные требования, такие как точное выполнение поставленной задачи, умение проявить инициативу и работать на износ, - зато и щедро награждал их. Кстати, каждому маршалу полагался символ его звания - 50-сантиметровый именной маршальский жезл, обтянутый синим бархатом, с 32 вышитыми золотыми орлами. С торцов жезл окольцовывался золотом. По верхнему ободку вилась латинская надпись: 'Ужас войны. Щит мира', а по нижнему - имя и фамилия обладателя жезла и дата пожалования звания. Кроме того, по торцам шел венок из золотых лавровых ветвей. 'Каждый солдат носит в своем ранце маршальский жезл!' - любил повторять Бонапарт, но на самом деле все было не так просто...
'Я ненавижу пруссаков...' -еще одно высказывание маршала, как раз в то время когда завоеванная Пруссия станет союзником Наполеона. Между эти двумя народами уже имеется весьма заметная неприязнь, но еще не вражда, всему свое время. Так знаменитая диссидентка того времени, предтеча российской 'жабы Леры', мадам де Сталь моментально была вышвырнута соотечественниками из страны, стоило ей только заикнутся об особых достоинствах, и преимуществе германского народа. Случайно ли Александр попал на такого слушателя, или опять вмешалась судьба, но на другого француза перспектива потеря Эльзаса и Лотарингии бы так не подействовала, маршал чуть ли не подскочил, едва стол не опрокинул... Видимо чего то подобного он всегда опасался в глубине души, что однажды северный сосед возьмет верх. Неплохие полководцы у пруссаков водились и раньше, достаточно вспомнить Фридриха великого.
– Откуда сии сведения унтер?
– несказанно удивился вместе с маршалом и переводчик, легкое опьянение быстро покинуло его и в умных глаза чуть навыкате давно уже зажглась искорка интереса.
– Да все оттуда же из учебника истории 'Нового Времени', -честно признался Александр, пришла пора говорить начистоту, -Я родился, вырос и жил в конце ХХ столетия, когда все эти события давно уже стали Историей. Как я очутился здесь в 1800 году - это надо рассказывать отдельно, я и сам до конца не понимаю механизма этого явления.
Поляк, а в этом не было сомнения, теперь характерный акцент выдавал переводчика с головой, поспешил перевести и все трое задумались, каждый о своем...
Александр напрягал мозг пытаясь подсказать маршалу, что надо сделать 'правильно', но готового рецепта у него не было. Ней был как бы 'придавлен' обрушившейся на него информацией, отчасти совпадающей с его собственными опасениями и прогнозами. А вот Ян Тадеуш Кшиштоф Булгарин, известные позднее в России, как Фаддей Венедиктович прикидывал, что какой бы получился великолепный сюжет для романа, если бы вот так запросто в самом деле столкнулись люди из разных столетий. Может, стоит развить этот замысел, интересоваться литературой будущий писатель начал еще в сухопутном шляхетском кадетском корпусе, за что и был чуть не изгнан спозором оттуда. Фантастически-утопический очерк Булгарина 'Правдоподобные небылицы, или Странствования по свету в двадцать девятом веке', написанный в 1824 считается первым в русской литературе описанием путешествия во времени.