Человек находит себя
Шрифт:
Шадрин презрительно усмехнулся.
— Что и говорить, добёр бобёр, только шерсть собачья! Простой человек! Дрянь ты замысловатая, вот что! — Шадрин положил свою тяжелую длинную руку на плечо Бокова и, стиснув, рванул его, заставил выпрямиться. Нюрка слегка опешил.
— Ты тут насчет коммунизма обмолвился, так запомни: без нюрок там обойдемся. На порог не ступишь! Ну, а вот… Юрию Николаевичу там, пожалуйста, дверь — обе створки настежь, в горнице — красный угол. Вот тебе и закон и точка! Наша точка, — понял?
— Точка, точка! Плевал я на твою «точку»! Ты ко мне…
— Знаю-знаю, — перебил Шадрин, —
— Ну, хватит играть на моих нервах, — попробовал отмахнуться Нюрка. — Все равно никто меня идти к тебе не заставит.
— Вот жалость-то! — нарочито уныло произнес Шадрин и даже голову чуть наклонил. Потом вскинул, стеганул по Нюрке глазами и сказал Тане:
— Вы, Татьяна Григорьевна, нервы с ним не тратьте. Брякает как пустое ведро: звон да гром…
— А ты не слушай, коли грому не любишь, — съязвил Нюрка. — И в подручные к тебе не пойду! Желания нету. Закон и точка!
— Ну вот чего, — строго и таким зычным басом прогудел Шадрин, теряя, по-видимому, терпение, что Нюрка трусливо съежился. — Рассусоливать с тобой нам недосуг. Желания, говоришь, нету? А у нас, у всего цеха, значит, никакого желания нету в работе об дубовые чурбаки запинываться, да притом, заметь, здорово трухлявые! Силой, конечно, не поволокем, но уж слово даю: завтра к директору — и заявляю: ни нам, ни мастеру нашему крови больше с тобой не портить! Как думаешь, чего получится?.
Нюрка угрюмо молчал. Невесть куда пропала охота к «психической атаке». Он знал, как уважают Шадрина в цехе, знал, что, если этот старый коммунист в самом деле пойдет с таким делом к директору, которого, кстати, Нюрка основательно побаивался, дело наверняка обернется скверно.
Оставшуюся часть смены он работал нехотя, а когда Колька и Мишка, которым не терпелось узнать, о чем это там «балакали» в цеховой-конторке, стали расспрашивать его, Нюрка долго и упорно отмалчивался. Но приятели наседали. Тогда он выключил станок, обтер об штаны руки и, поймав Кольку Зуева за нос, помотал его голову из стороны в сторону и проговорил:
— Вот согну тебе шпиндель, тогда будешь спрашивать, икра баклажанная!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Алексей забрал у Гречаника свой первоначальный проект полуавтоматической линии. Теперь, когда переключатель действовал безотказно, настала пора приниматься за другое, самое интересное дело. Нужно было еще раз, как говорил главный добровольный консультант Алексея Горн, «упереться в проект мозгами». Гречаник это намерение одобрил. Он даже пообещал, как только все будет готово, рассмотреть проект на техсовете, а там начать и осуществление идеи. Она, по его словам, великолепно «вписывалась» в план перестройки технологии.
Проект, собственно, не был еще проектом в полном смысле этого слова. Было в нем несколько общих и довольно кустарно выполненных самим Алексеем чертежей, с десяток разрезов и довольно пространное, хотя и не вполне ясное технически, описание самой линии. Алексею очень хотелось, чтобы весь проект — и чертежи, и схемы, и описания, и расчеты — словом,
«Ладно, — решил он, — хоть бы головой-то это дело дотолкать, чтобы всем понятно было. До остального не дорос пока».
В размышлениях над изменением деталей проекта он просидел больше недели. Когда главное определилось, пошел к Горну.
Александр Иванович был дома — он только что вернулся с фабрики, навстречу Алексею вышел голый до пояса и с полотенцем через плечо.
— А-а, юноша! — Он почему-то всегда обращался к Алексею так, несмотря на то, что «юноше» перевалило за третий десяток. — Как раз вовремя! К пирогу поспел. Ну, проходите-проходите. Я сей же час!.. А это, собственно, у вас что? — нагнулся он, разглядывая пагоку в руках Алексея, и вдруг пропел разочарованно: — Э… э… э… Я думал, вы с охотничьим инвентарем, а это… — Александр Иванович махнул рукой. — Когда же мы с вами на косачей-то соберемся, а?
— Соберемся, Александр Иванович, сползаем в выходной пораньше.
— Ну-ну… Так вы это… идите в комнаты. Я пополощусь после трудового дня.
Горн толкнул дверь. Навстречу Алексею, радостно покручивая обрубком хвоста и подскакивая от восторга, вылетел коротконогий и вислоухий спаниель, носивший совсем не охотничью кличку Писарь. К Александру Ивановичу он попал уже взрослым, и попытка переименовать его в Джека не привела ни к чему: собака откликалась только на свое прежнее, канцелярское имя. Путаясь у Алексея в ногах, Писарь тоже пошел в комнату и улегся у его ног.
Горн вернулся, энергично растирая полотенцем мокрые волосы и грудь. Потом, звонко пошлепав себя ладонью по мясистому животу, предупредил:
— Только вначале, юноша, «культурное» развлечение. Идет?.. До пирога никаких научно-технических разговоров. Давайте к столу! — Он натянул на себя желтую майку, взял со стола папку Алексея и бросил ее на диван. — «Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремленье!» — продекламировал он с пафосом и добродушно рассмеялся.
Как ни отговаривался Алексей, за стол его Горн все-таки усадил. Пока жена Горна, невысокая и худенькая, с еще молодым, несмотря на солидный возраст, лицом, разливала по тарелкам суп и резала пирог, Александр Иванович рассказывал Алексею о своих двух «сынах», от которых он недавно получил письма из Москвы. Они были близнецами и оба учились в университете.
— Молодцы! — одобрительно произнес Горн, нацеливаясь вилкой в кусок пирога на блюде, — в отца пошли, механики будут. Оба на физико-математическом… — Он «пропустил» обычные перед обедом «сто грамм», уговорив на это и Алексея…
Когда со стола было убрано, Горн сказал:
— Ну, юноша, давайте сюда ваши «плоды мучений и страстей», поинтересуемся состоянием младенца. Так, та-ак… Так, та-а«, — приговаривал он, развертывая и оглядывая извлеченные из папки эскизы. — Ну-с!
Знакомился и разбирался он долго. Слушал объяснения Алексея, на ходу подправлял карандашом эскизы, записывал что-то на корочках папки… Наконец встал и стремительно заходил по комнате. В такт его не особенно легким шагам в буфете отзывчиво и тоненько позванивало что-то стеклянное.