Человек-огонь
Шрифт:
Опасение главкома Каменева, высказанные в разговоре с командующим фронтом Тухачевским одиннадцатого августа 1920 года, подтвердились: «Центр Западного фронта под напором превосходящих сил противника лопнул, как перетянутая струна».
Оторвавшиеся на сотни километров от тылов и баз снабжения, уставшие и сильно поредевшие части правого крыла Западного фронта попали в окружение. На севере граница с Германией, на востоке, западе и юге — вражеские войска.
С непрерывными кровопролитными
Кончились боеприпасы, продовольствие, зарядил моросящий дождь, расквасил дороги и тропы.
Короткий привал. К чайной, где расположился на обед начдив, словно воробьи, слетелись деревенские беспризорники. Оборванные, грязные, голодные, они молча стоят у дверей и жадными глазами смотрят, как Аверьян Гибин распластывает на ломти ржаную буханку.
— Накорми ребятишек, — проговорил Томин, глядя на маленьких оборвышей.
— Нечем, Николай Дмитриевич, все тут, — ответил Аверьян.
— Дай по ломтю хлеба и куску сахара на рот, а что останется — нам.
— Хм! Я их корми, а они вырастут большими и наших же ребятишек убивать станут.
— Э, Аверя! В Польше к тому времени править будет народ. Так что не бойся за наших детей, они еще чаевничать из одного самовара будут.
Быстро управившись с хлебом и сахаром, ребятишки повернулись к Томину, низко склонили головенки и хором проговорили:
— Дзенкуе, пане.
— На здоровье, — улыбнувшись, проговорил Николай Дмитриевич.
— Слышишь, Аверьян, ребятишки спасибо нам говорят. Всю жизнь будут, помнить русских.
Николай Дмитриевич погладил косматые головы ребятишек и уехал. Вслед ему устремились несколько пар благодарных детских глаз.
К исходу дня двадцать первого августа все части корпуса и остатки стрелковой дивизии сосредоточились в районе деревни Вышень, юго-западнее города Млавы.
Утром следующего дня комкор Гай собрал командиров и комиссаров соединений. Отдав приказ на очередной прорыв, комкор изложил свой план дальнейших действий: по-прежнему двигаться вдоль границы, прорываться до последней возможности, пока не подойдет помощь.
— Разрешите, — попросил Томин, когда комкор закончил. — Близость границы действует разлагающе, и у нас сил нет удержать бойцов от перехода кордона. Громоздкие обозы нас привязывают к местности, это на руку полякам. Надо бросить все обозы к чертовой матери, пехотинцев прикрепить к кавалеристам и прорваться на юг, в глубь Польши, и затем к своим. Несомненно, что основные силы противника прикованы к нам. А там их меньше, — и Томин плеткой хлестнул по голенищу.
Гай поправил плащ на плечах. Выглядел он болезненно, под глазами мешки, цвет лица с желтизной.
— Смело,
Гая поддержали и другие командиры.
Томин решил пробиваться со своей дивизией на юг.
— Нет, товарищ Томин, мы этого сделать не сможем, — твердо проговорил Сидоров. — За невыполнение приказа командир корпуса вправе и даже обязан будет тебя расстрелять.
Взгляды военкома и начдива скрестились.
— Знаю, Николай Дмитриевич, что ты не боишься смерти, но какой?! В бою, а не от пули своих.
Жуткое зрелище представляет несущая лавина из двух тысяч повозок, по тридцать-сорок повозок в ряд. Иногда две повозки сцепятся и тогда, — если бойцы не успели перескочить на летящую рядом, — пиши — пропало: оплошавших лавина смешает с землей.
Томин смотрит на этот бешеный поток, в бессильной злобе кусает губы, подергивает плечами. Повозки обтекают идущую по дороге артиллерию. Попробуй ее теперь применить в деле! Ничего не выйдет!
В только что пробитую конниками во вражеской стене брешь прошла пехота, промчались обозники, и последним двинулся штаб дивизии.
Где-то сзади, сдерживая напор неприятеля, идет вторая бригада.
Казаки отбивают наскоки шляхтичей справа. Как будто все идет хорошо. Но вот на мосту через небольшую речку образовалась пробка. Томин с товарищами поспешил к месту затора, но не успели они проехать вдоль колонны и ста шагов, как услышали паническое:
— Гони! Штаб дивизии проехал!
— Остановить! Штаб дивизии на месте! — грозно скомандовал Томин. — Паникеров буду расстреливать!
Паника пресечена вовремя. Но не прошло и пяти минут, как по скоплению войск молнией ударил новый панический вопль:
— Кавалерия! Спасайся!
Из редкого леса, который несколько минут назад миновали красные войска, выскочили польские уланы.
Томин окинул взглядом задние повозки и, подскочив к последней, падает в нее. Прямо с повозки открывает из пулемета огонь по атакующим. В рядах противника смятение. Кавалеристы заканчивают дело: враг частично порублен, частично скрывается в лесу.
«В чем дело? — спрашивает себя Томин. — Где казаки? Где вторая бригада?»
Он трет рукой грудь, от этого боль немного затихает.
Надо ж такому было случиться! Вчера в кромешной темноте его Киргиз упал в окоп и крепко подмял всадника. Боли в груди все еще не затихли, и все тело будто измолочено цепами.
— Коля, бери ординарца, найди вторую бригаду. Передай приказ, чтобы немедленно шли на соединение с главными силами. К вечеру догонишь. Ночевать будем в деревне Винценты, — и Томин поставил точку на карте северо-западнее города Кольно.
На короткий отдых войска расположились лагерем у небольшой приграничной деревушки Винценты.