Человек-огонь
Шрифт:
— Спасибо, друг, за все. Прощай, — обратился Николай Дмитриевич к поляку.
— Скорая встреча.
Зигизмунд Нисковский рассказал Томину, как лучше идти, дал адреса надежных людей.
…Лесными тропами, оврагами, чащобой пробирались на родину все, кому были дороги свобода и воинская честь. Ни колючие проволоки, ни часовые с собаками не могли удержать их. В пути группы красноармейцев встречались, объединялись, росли.
Семнадцатого сентября 1920 года отряд красноармейцев численностью до трехсот человек во главе с Томиным перешел Литовско-Советскую границу. А несколько
По просьбе командиров и красноармейцев новому соединению было присвоено наименование «Десятая Кубанская кавалерийская дивизия».
МЕЧ И СЛОВО
Еще никогда за свою многовековую историю древний Смоленск не видел такого ликования своих граждан, как в этот солнечный ноябрьский день. Незнакомые, чужие люди жали друг другу руки, обнимались, целовались. У всех на глазах слезы радости.
Победа! Красная Армия сбросила барона Врангеля в Черное море, полностью очистила Крымский полуостров от белогвардейщины. Конец кровопролитной гражданской войне. Победа!
Николай Дмитриевич то подхватывается людским потоком, то упорно пробирается против его течения. Он радуется вместе со всеми победоносному окончанию войны и озабочен новыми задачами, которые только что поставил перед дивизией командующий Западным фронтом Тухачевский.
— Война закончена, но враги наши никогда не смирятся со своим поражением, — говорил Михаил Николаевич. — Они будут делать все, чтобы мешать нашей мирной жизни: вредить, шпионить, засылать и всячески поддерживать бандитизм, который разъедает и подтачивает молодой организм страны Советов. В районе Пинска просочилась крупная банда Балаховича. Местность благоприятная: болота, леса, топи дают возможность бандитам безнаказанно скрываться; кулачество поддерживает их, а банда пополняется за счет уголовников и дезертиров. Если вовремя не прижать ее к ногтю, может натворить дел. Есть у Балаховича и свой идейный вдохновитель, это небезызвестный Борис Савинков, один из руководителей партии эсеров. Он опаснее Балаховича. Это надо учитывать в ликвидации банды. Демагогии Савинкова вы должны противопоставить нашу, большевистскую пропаганду. Мечом карать убежденных врагов, словом открывать глаза обманутым и заблуждающимся.
Выслушав сообщения Томина по плану операции, Тухачевский одобрил их и пожелал успеха.
До отхода поезда на Полоцк оставалось немного времени, и Томин спешил.
— Николай Дмитриевич! Товарищ Томин! — услышал он сзади знакомый голос и резко обернулся.
К нему, путаясь в длинных полах шинели, бежал Николай Власов.
— Коля! Как ты здесь оказался?
— Приехал из Москвы. Там был в распоряжении инспектора кавалерии, описывал положение наших частей, интернированных в Германию. Вообще, ваш наказ выполнил. А теперь иду в штаб за назначением.
— Никуда не пойдешь, — категорически отрезал Томин. — Поедем со мной, а направление пришлют.
Томин подхватил
Пока Десятая Кубанская кавалерийская дивизия походным порядком перешла из Полоцка в Витебск, Балахович захватил Мозырь, угрожал Гомелю и всей южной части Белоруссии.
В Витебске дивизию погрузили в эшелон и через несколько дней она прибыла к месту боев.
…Томину известен театр военных действий еще по империалистической войне. Особенно трудно здесь воевать в октябре — ноябре, когда выпавший снег быстро тает, реки взбухают, дороги становятся трудно проходимыми.
Изложив план операции командирам частей, Томин проговорил:
— Преследовать противника будет тяжело, но и удирать ему от нас не легче. Главное — изолировать его от местного населения, сковать маневренность.
Военком Сидоров предупредил собравшихся:
— Никаких судов над пленными, ни фунта хлеба, ни стакана молока у местных жителей бесплатно. Расскажите обо всем этом бойцам. Мародеров будем сурово наказывать.
Не приняв боя в Мозыре, банда начала уходить вдоль реки Птичь. В районе местечка Копаткевичи ее встретили наши конники. Часть бандитов порублена, главарь, что скользкий линь, выскользнул из рук.
В штаб доставили группу пленных. Они затравленно озираются.
— Ну, что, отвоевались? — бросил Томин.
Бандиты стоят, опустив головы, молчат.
— Откуда будешь? — спросил Сидоров одного из них в польской фуражке, натянутой на уши.
— Из Познани, пан коммунист, — отвечает на ломаном русском языке бандит, исподлобья глядя на красных командиров.
— Ого! И за каким чертом тебя сюда занесло, в Белоруссию? Дома, наверное, семья, жена, дети ждут? — проговорил Томин.
— Сына два, дочки три. Воюю за свободу Польши, — и поляк отвел глаза в сторону.
— Твоей Польше никто не угрожает, с нами она заключила перемирие, — вступил в разговор Николай Власов.
— Мир! Россия — Польша мир! — изумился поляк. — Нам никто не говорил!
— Вот отрубили бы тебе кавалеристы твой затуманенный котелок, была бы тебе свободная Польша в болоте Белоруссии. А семья мучайся без отца, — насмешливо проговорил Томин.
…А вот белобрысый дядя с выпученными глазами и толстенными губами из-под Пинска. Он воюет «за свободу вообще», чтобы, значит, не было никакой власти.
Ему в штабе тоже растолковали, что к чему, и если в начале допроса он вел себя вызывающе, то потом понял, что был обманут бандитами.
— Поезжай в свою деревню и расскажи всем правду о Советской власти. Ну, а уж если еще попадешь — пеняй на себя, — закончил Сидоров.
Пленных снабдили документами, листовками к населению и отпустили.
Преследуя банду, один эскадрон вырвался вперед и вместе с командиром попал в плен.
— С этими делайте, что хотите, — проговорил Савинков, кивнув в сторону красноармейцев, — а командира… я с ним поговорю особо.
Красноармейцев изуверски казнили. С отрезанными ушами и носом, с выколотыми глазами вернулся в дивизию командир эскадрона. Отпустили его для устрашения других.
Увидев своего товарища изуродованным, прослушав его рассказ о недолгом, но страшном плене, бойцы поклялись мстить беспощадно.