Человек-огонь
Шрифт:
— Холодно, да не оводно. Ни один комарик не укусит.
В ночь с 9 на 10 февраля, как назло, разыгралась пурга.
Двигаясь без проводника по незнакомой местности, колонна сбилась с пути. Пришлось остановиться.
Томин ходил от костра к костру: где шутку бросит, где пожурит.
Командир роты Горедум решил погреть ноги да оплошал, подметки недавно починенных сапог отпали. Он сокрушенно покачал головой.
— Ну, что сейчас делать будешь? — спросил подошедший Томин. — Какой же ты вояка?
На выручку тут же пришли товарищи — один предложил запасную рубашку, второй — меховые теплые носки. Горедум разорвал на портянки рубашку, обулся в меховые носки и, уже повеселев, стал отшучиваться.
— Ну, как, теперь выдуем дух у молчановцев? — спросил Томин.
— Выдуем, товарищ командующий, — озорно ответил Горедум.
…Бесконечно длинной казалась эта ночь для одних, быстро летело время для других. Кому-кому, а командирам и политработникам было не до сна. Утром — бой.
Генерал Никитин, командовавший войсками Амурского направления, потрудился на совесть. Он лично руководил сооружениями укреплений и был убежден в их неприступности.
От Амура, огибая лес и села Верхне-Спасское и Нижне-Спасское, шло три ряда колючей проволоки. Ледяные катушки, волчьи ямы, пулеметные гнезда, ряды окопов были, по мнению Никитина, той преградой, о которую разобьются полки Народно-революционной армии.
Удачно расставлены огневые средства, люди, резервы. Как будто все предусмотрел старый генерал, но только одного не учел — революционного порыва народоармейцев, их решимости во что бы то ни стало очистить свою землю от белогвардейской нечисти и интервентов. Когда Томин прослышал, кто командует Амурским направлением, то спокойно заметил:
— Приходилось бить многих генералов, атаманов, но такого еще не встречал. Ну, да леший с ним — Никитин, так Никитин.
Догорали брошенные костры. Еще темно, но ночь уже прошла.
Да и погода утихомирилась. Сориентировались. Оказалось, что уклонились на четыре версты на запад от села Верхне-Спасское. Обход не удался, внезапность упущена. На глазах противника пришлось занимать исходные позиции перед штурмом.
— Чего они тянут волынку? — недовольно пробурчал сам себе Горедум.
Позади залегших цепей грохнула артиллерия. Противник не отвечал.
— Хитрит, бестия, — проговорил Томин и, выйдя вперед, повел части в наступление.
Антип Баранов и Аверьян Гибин идут рядом с Томиным. Баранов в длинной шинели, обвешан гранатами, Гибин в полушубке и буденовке. Ему предлагали обменять буденовку на папаху — отказался: это память о друге Павлухе Ивине.
Выбиваясь из сил, в глубоком снегу, медленно приближаются цепи к укреплению врага. Идут молча, только слышится тяжелое дыхание.
Сквозь зубчатый лес проглядывают
— Морозюка, даже солнце шубенку напялило, а я так упрел, хоть полушубок скидывай, — переводя дыхание, проговорил Аверьян.
— Это цветочки, ягодки впереди, — ответил сзади идущий Власов и почувствовал холодок под сердцем.
Ему кажется, что все невидимые пулеметы противника наведены на него, что все винтовки целят в его шапку с маленьким козырьком. Мысленно он просит неприятеля быстрее обрушиться огнем. Когда кругом рвутся снаряды, свистят пули, лязгают штыки, тут уж не до страха!
«Я работал!» — вспоминает Николай Власов слова Томина, сказанные у Гродно, и бросает взгляд на командующего.
Томин идет спокойно и ничем не выделяется среди бойцов. Полы шинели заткнуты за ремень, на голове рыжая шапка с опущенными ушами.
Аверьян тоже в этот момент взглянул на командующего, и ему подумалось, что вечером Николаю Дмитриевичу надо приготовить горячей воды: бриться будет.
Бор впереди тяжело вздохнул, словно проснувшийся великан. Ахнула сразу вся артиллерия противника. Земля под ногами Томина покачнулась.
— Вы ранены? — поддерживая командира, тревожно спросил Баранов.
— Ничего, брат! Вперед, не останавливаться. Оглушило, да видишь, — и Томин показал на распоротый осколком рукав шинели.
Короткими перебежками, ползком среди летящих комьев земли и осколков бойцы приближаются к колючей проволоке. Падают, пересохшими губами хватают снег, и снова — вперед!
Грохот снарядов оборвался, но тут же застрочили пулеметы, защелкали винтовки.
Цепи залегли. Потянулись бесконечно длинные секунды. Командующий поднялся:
— Вперед! В атаку! За мной!
Магнитом притягивает к себе земля, усилием воли отрываются от нее бойцы и бегут за командиром.
Преодолели волчьи ямы. Не обошлось и без барахтанья в этих ловушках. Осилили ледяные катушки. Впереди новая преграда. Томин сорвал с себя шинель и кинул ее на проволоку. Прикладами, штыками, ножами, голыми руками рвали проволочные заграждения народоармейцы, забрасывали их шинелями и полушубками, где перепрыгивали, где переползали, но шли вперед, вперед!..
Навстречу поднялись белогвардейцы. Началась рукопашная. За спиной бойцов уже опустилось на снег и растаяло солнце. Наступили сумерки, а бой продолжался в селе за каждый дом, каждую баньку. К полуночи только половина Верхне-Спасского была отбита у противника.
Войдя в избу, Николай Дмитриевич опустился на лавку, привалился затылком к стене и сразу же уснул с недоеденным куском хлеба в руке.
Вповалку храпели на полу народоармейцы. Притулившись в углу, дремали Николай Власов и ординарцы.