Человек отменяется

Потемкин Александр

— У меня есть некоторая мысль, но боюсь, как и вы когда-то, признаться в ее существовании даже самому себе. Уж больно она радикальна.

— Я с вами достаточно откровенен, надеюсь, заслужил доверие.

— Боюсь! Вы-то должны меня понять, вас всю жизнь опасения мучают. Вы давеча признались, что впервые исповедуетесь. Расскажите, как вы всю жизнь без женщин провели? Возможно ли такое? Никаких болезненных последствий не испытываете? Мне это важно знать. Я вот сам об этом подумываю, но совсем по другому случаю…

— Ох, мной так прочно овладела эта идея — насчет сигнала «свой», столько сил она у меня забирала, ежедневно выжимала меня как половую тряпку, так что ни о чем другом я просто думать был не в состоянии. Когда мне было около сорока, я даже имя свое забыл. Бывало, получаешь почту и читаешь: «Семену Химушкину», — а потом думаешь, а кто это, собственно, как это чужое письмо попало в мой почтовый

ящик. Одолевающие мой разум химеры не отпускали меня ни на шаг. Так что мне было совсем нетрудно, хм-хм, без женщин. Я даже не заметил, как без них жизнь прошла, и абсолютно не огорчен этим обстоятельством. В общем, отговаривать вас не собираюсь. Согласен, что трудно подобрать партнершу, если все человечество вызывает отвращение.

— Ненависть, даже ненависть! Какое-то самое ярое презрение! — вскричал Дыгало. Его даже затрясло.

— Успокойтесь! Я понимаю ваше состояние, но на улице разные люди шастают, зачем вам инциденты. Лучше про себя, про себя. Я всегда предпочитал не выносить сор из собственной избы, — он поднес руку к голове, постучал по ней и приоткрыл беззубый рот. Показалось, что Химушкин опять попытался улыбнуться. — Особенно странной кажется ваша убежденность на фоне дружбы с Настей. Она девица на редкость порядочная, а главное, умная. Если другая квартирантка Лизка все время с кем-то крутит, эта проводит время за чтением. И книжки подбирает не бульварные, не детективы, а самые серьезные академические издания.

— В нашем коротком знакомстве ничего существенного нет. Вы спросили о ней так неожиданно, что я даже смутился. Теперь я осознал, что она, да и вообще женщина, не может занять мой разум. Я уже говорил, что жду и ищу совсем другое… — Он замолчал и ушел в себя.

Они прошли до здания Счетной палаты, свернули на Плющиху, как будто заранее договорились о маршруте. Их отрешенный вид подсказывал, что оба этих чудаковатых москвича совершенно забыли о существовании где-то совсем рядом другой жизни — яркой, чувственной, переменчивой, соблазнительной. Протяни лишь руку, выскажи короткое желание — она утащит тебя со всеми потрохами. Переживания отступят, забудутся и возобладают бессознательные влечения плоти.

— Мне уже около шестидесяти, но я пока не до конца понял, за что меня должны уважать? Что во мне привлекательного? Или даже не привлекательного, а достойного хоть малейшего внимания? Чтобы при встрече со мной без иронической улыбки кто-то сказал: «Добрый день!» Я сам этими словами на улице никого не приветствую и ни от кого не жду приветствия в свой адрес. Но жду я или нет, а ведь никто за всю жизнь не сказал мне этих простых слов. Зайдешь за справкой в домоуправление, так секретарша-стерва головой не кивнет. В России вообще привыкли смотреть на человека волком. Соседи по лестничной площадке при встрече приветствуют друг друга в редчайших случаях. А разве можно ожидать чего-то другого? Наследие ведь у нас жуткое. Так что тезис, будто человек должен уважать меня априори, не выдерживает никакой критики. — Кашель у Семена Семеновича вдруг прошел. — Я и сам не всех почитаю, минимальным вниманием обхожу почти каждого. А не в том ли дело, что нам, русским, какой-то тайной властью поручено изменить геном человека? Сотворить новое существо? А внешняя грубость, или не грубость, а как бы абсолютное равнодушие либо легкое презрение к нему , игнорирование ближнего, — не что иное как подготовка к жесткой линии, бескомпромиссному поведению. По моему разумению, предстоящее великое дело должно начаться в России, а затронет оно все человечество! А западная напускная уважительность, так называемая демократичность способны лишь помешать решению этой грандиозной задачи. Я открылся вам не случайно. Вот, пожалуйста, два фатальных события. Мы вдруг встретились, люди с похожими взглядами. В столичном мегаполисе можно прожить тысячу лет, а случайно даже родного брата не встретишь. Шутка ли, по улицам носятся более двадцати миллионов граждан! Ну ладно, встретились один раз, это случается, но второй, без договоренности, и на улице? Это какая-то магия. То, что ты сам зашел пару дней назад ко мне домой, я не считаю. Так вот, у меня есть соображения, с чего необходимо начать созидание нового вида обитателя Земли. Ты наверняка тоже погружен в сходные размышления. Или тебя волнует нечто другое?

— Да-да, вы абсолютно правы, я поглощен тем же. Даже признался бы, что идеи у меня более радикальны.

— В своей концепции я глубоко уверен. Итак, необходимо организовать в Москве научную лабораторию, собрать в ней единомышленников из физиологов, генетиков, специалистов по новейшим органическим соединениям и поставить перед ними задачу: переместить разум на новый долговременный носитель. Дабы распрощаться с биологией и выбросить

человеческое тело на свалку истории. В этом теле столько греха, что ничуть его не жалко. Именно оно главный тормоз в процессе возмужания разума. На раннем этапе развития носитель может быть органическим, но прошу вас, молодой человек, как можно меньше биологии. Конечно, такую академическую проблему за пять-десять лет не решить. Но я и не думаю об этом. Мне-то осталось-то совсем чуть-чуть. Однако я хочу передать свои идеи молодым, чтобы те, если не закончат работу при собственной жизни, были способны вызвать интерес к этому делу у следующего поколения. Если человек не займется совершенствованием собственного генома, то за него это сделают стихийные мутации. Помимо нашей воли! В этом случае мы полностью потеряем контроль над собственной эволюцией. Что скажете, молодой человек? Не желаете ли возглавить лабораторию «Смена генома»? Название может быть любым, лишь бы в контексте задания. Честно говоря, не уверен, что получу ваше согласие, хотя чувствую, что мы близки в стремлении заселить планету новыми существами. Кроме того, отлично помню, что вы что-то особое при себе держите. Может, теперь расскажете?

— Уважаемый Семен Семенович, я ничего не скрываю, я лишь опасаюсь, что сырая идея вызовет у вас раздражение. Обещаю, как только она окончательно сложится в моей голове, вы станете первым, кто узнает ее детали. А за лабораторию спасибо. Как минимум я, архитектор, ее помещение вам бесплатно спроектирую. Дело очень заманчивое! Неужели достаточно, переместить интеллект на электронный носитель, чтобы наступила всеобщая гармония разума? Не одичает ли он ? Я сам противник рутинного, привычного образа жизни, но так кардинально? К тому же цивилизация предъявляет людям все более низкие моральные требования. Девальвируются понятия добра и зла, чести, подлости, благородства. Это знаковое явление. В один прекрасный день человечество окончательно провалится в пропасть полнейшей бездуховности. Как раз эти процессы отвращают меня от моих соплеменников.

— Разум способен создавать системы, в которых сам будет переживать творческое вдохновение, восторг, страсть ученого, художника, любовника, путешественника. Ведь он пока единственная субстанция в человеке, способная существовать без тела, вне всех этих архаичных органов — сердца, почек, печени, желудка, трахеи. О, я с ними прекрасно знаком, ничего симпатичного в них нет. Как часто в душевном или интеллектуальном экстазе мы вообще забываем о своей анатомии и физиологии! Правда, это вдохновенное состояние длится недолго. Тело всякий раз напоминает о себе, требует внимания, постоянного ухода: тепло, питание, прохлада, шампуни, болезни, таблетки, уколы, вода, парикмахерская! А русскому человеку все это в тягость. У него всегда нехватка денег, времени, желания за собой присмотреть, подлечиться. А тут на все времена — непрекращающийся, великолепный, вечный экстаз разума! Разве не стоит этим всерьез заняться! Сто, двести лет — не могу представить, сколько уйдет на эти исследования, — но заветный час наступит, нам удастся перенести сознание на мобильный носитель, и разум станет полным хозяином мира. Наконец исчезнут неизживаемые пороки: жестокость, криминальность, агрессивность, богатство, бедность, грубость — одним словом, все людские ущербные проявления, с которыми пытались бороться лучшие умы цивилизации. Господин Дыгало, согласны ли вы взять управление лабораторией под свой контроль? Я же хочу остаться незамеченным!

— Спасибо… Конечно, идея сильная, но готов ли я посвятить ей жизнь? Смогу ли убедить себя, что ваша концепция действительно единственно правильная? Нужно все обдумать. Дело это способно поглотить любого. Я-то тип не вполне обычный: одинокий среди ненавистных людей, озлобленный на окружающий мир, еще не до конца познавший себя. В последние дни часто пребываю в полном смятении. Тянет даже на самые, кажется, сумасбродные поступки. Дайте время, каких-нибудь пару дней. Все в жизни происходит, по сути, непроизвольно, но чье-то действие ускоряет процесс.

— Досадно. Впрочем, я терпелив. Мне представлялось, что вы, импульсивный молодой человек, главнейшее научное исследование человечества примете всем сердцем, даже не раздумывая. С азартом, с энтузиазмом углубитесь в него. А теперь приходится удивляться, как я неоправданно высоко поднял вас в собственном мнении. Что ж, думайте, думайте. Я ведь не бесчувственный фантазер, а убежденный аналитик. Из себя надо срочно выпрыгивать.

— Интересная версия, но она мне еще не до конца понятна, — Дыгало старался уменьшить пыл Семена Семеновича. — Вы ее вынашивали не один день и даже не год, а от меня ждете немедленного решения. Я готов служить этому делу и быть вам полезен, но объясните, каким вам видится конечный, так сказать, продукт? Какое существо мы получим?