Человек отовсюду

Громов Александр

Повезло и мне. Мой организм сносно перенес модификацию. Спустя несколько дней я уже привыкал к местной пище и дивился новым ощущениям. Например, оказалось, что запах аммиака приятен, а озон, напротив, воняет совершенно непотребно. На мой внешний облик натурализация практически не повлияла, разве что мои желтые глаза стали еще желтее, но разве мне есть дело до того, какого цвета у меня глаза?

Нас разделили – кого куда. В Новый Сальвадор отправилось пятеро. Наверное, не одному мне показалось, что на нашу малую группу смотрят с сожалением. И не один я подумал, хорохорясь: а, чепуха, прорвемся!

Через месяц нас осталось трое. Через два месяца – двое: я в «поле» и Гарсиа в госпитале. Его ждала

отправка на Землю – с положенной по контракту компенсацией за потерянную правую руку. Ему еще повезло, что выскочившая из жидкой грязи торпедообразная тварь слегка промахнулась и скусила только конечность. Могла бы и голову. Повезло и в том, что пострадавшего удалось доставить в госпиталь раньше, чем он истек кровью.

Третий месяц я занимался картографированием недр Преисподней и был не только жив, но и не ранен. Везение? Пожалуй. Мне повезло, что я родился на Тверди и научился кое-чему еще в детстве, повезло, что я в юности слонялся по Дикой территории, повезло, что джунгли стали мне домом родным, когда мы дрались за независимость… Но и здравый смысл говорил свое. Не имей я полезных навыков, кем я согласился бы завербоваться в Преисподнюю? Разве что клерком. Контрактники, родившиеся на Земле в одном из ее городов-муравейников, здорово ошиблись. Некоторых из них мне было жаль – другие сами заслужили свою участь. Жадность, глупость и романтические бредни – убойная смесь для того, кто носит ее в голове.

Впрочем, и мне довелось полежать две недели в инфекционном отделении с сыпью на безобразно отекшем теле и сильным жаром. На мое счастье, я подцепил всего-навсего болотную водянку, одну из самых известных и безобидных твердианских хвороб, а в госпитале имелся запас сыворотки. Подцепи я пятнистую горячку, мои шансы переселиться на тот свет оценивались бы неизмеримо выше.

Изо дня в день я картографировал недра, а вечерами возился с геолокатором. Мне он не нравился – удобная модель для Земли, но не для Прокны. На Земле нет живых болот и нигде не сыщешь такого количества рудных жил, набитых редчайшими минералами. Когда прибыли модули, заказанные мною в метрополии, я собрал и отладил свой собственный геолокатор. Он был тяжел, неудобен, ненадежен в работе и вообще имел больше недостатков, чем достоинств. Зато с его помощью я мог просвечивать кору Прокны на значительную (коллеги насмехались: избыточную) глубину.

Сначала насмехались, а потом обзавидовались. Когда я состряпал и послал наверх докладную о моем нечаянном открытии, в Межзону прибыла команда ученых с Земли. Открытие радиоактивного горизонта подтвердилось, мне отвалили премию и стали поручать съемку менее гиблых участков. Меня начинали беречь. Из расходного материала я мог превратиться во что-то более ценное.

К чему и стремился.

Помощники мне достались неплохие. Водитель катера знал свое дело. Охранник – тоже. Я работал с ними уже месяц и был доволен. На них почти не приходилось орать.

– Много еще на сегодня? – спросил водитель.

– Нет. Еще одна точка. – Я вывел ему на монитор координаты.

Он присвистнул.

– Ого! У самой границы. Или… может, даже за ней, а?

– За ней, перед ней… какая нам разница? – Я вдохнул мошку, закашлялся и сплюнул в болото. – Кто ее видел, эту границу?

Аргумент возымел действие. Граница в сельве – понятие достаточно условное. Она ничем не обозначена. Ни с этой, ни с той стороны практически нет систем слежения за низколетящими целями, да и те, что есть, практически бесполезны. Теоретически можно нарваться на патрульный катер – практически же вероятность этого невелика. Я принимал ту игру, которую мне навязывали. Если для пользы дела нужно что-то нарушить – нет проблем, Винсент Менигон нарушит. У него нет пиетета к писаным правилам. Он вообще с Тверди и плевать

хотел на метрополию с ее лукавой политикой и всегдашним паскудством. Он еще не забыл, как в своем родном мире убивал землян.

Ко мне присматривались, я это чувствовал. За охранника я не мог поручиться, а водитель – наверняка. Тем лучше.

– Не возражаешь?

Я пил местное пойло в единственном в Санта-Рите питейном заведении. Для второго там просто не было места. Не самый маленький поселок Преисподней угнездился на острове в живом буро-зеленом море, и половину времени его обитатели тратили на то, чтобы отвоевать у сельвы еще немного твердой земли. Выжигали и бетонировали, строили дамбы против приливов. Добывали руду. Добывали энергию для переработки руды и для мощных излучателей, развернутых в сторону сельвы. Сыпали в жижу пустую породу и шлак. Административное здание, шахта, помещения для персонала, несколько казарм, лупанарий с дефектными замученными моделями, полицейский участок, посадочная площадка для вертолетов, катеров и летающих платформ да еще пивнушка, где драли втридорога за несусветную местную дрянь и где посетители обращали мало внимания на шнырявших под ногами насекомых размером с ботинок, – вот и вся Санта-Рита. Пивнушка, естественно, снискала славу единственного оазиса.

Я редко бывал в нем. Однажды поучаствовал в драке и сломал одному хмырю руку – не хотел, а пришлось, потому что это входило в образ. К тому же хмырь никак не хотел отдавать заточку, не всадив ее предварительно мне в брюхо. Упрямый какой. На словах мне грозили расправой, но никто так и не сунулся. Обычно я выпивал в гордом одиночестве одну-две стопки и уходил. Никто не стремился составить мне компанию, даже мой водитель. Сегодня он впервые попросил разрешения подсесть ко мне за столик. Впрочем, уже после того как сел.

– Эй, стакан крепкого и ужин!

Именно так – ужин. Заведение не баловало посетителей разнообразием меню.

Он выпил и начал разговор – осторожный такой разговор, обиняками. Спросил, не надоело ли мне рисковать, когда можно было бы вести съемку с антиграв-катера, зависшего на стометровой высоте, куда никакое растительное щупальце не достанет. Я ответил утвердительно. Тогда он заговорил о том, как следовало бы поставить дело, не будь администрация связана по рукам и ногам скудостью поставок техники из метрополии и обилием приказов и циркуляров оттуда же. Я слушал, иногда вставляя собственные соображения:

– Нет, не так. Осушение всего района – это утопия. Я уже слыхал об этом прожекте… Один дурак сто лет назад выдумал – теперь за ним все повторяют как попки… Не получится. Нужно осушать локальные участки над жилами. Нужно строить дамбы из промороженных насквозь участков болота. Нужна только энергия и кое-какое оборудование, а хладагента у нас в атмосфере больше, чем требуется. Вот, например, так… – Под моим пером на грязной салфетке рождались смелые планы. – Далее, добыча металлов непосредственно из болотного субстрата. В нем чего только нет. Пока что работает одна экспериментальная установка на ионообменниках, и работает плохо. Можно повысить извлекаемость до восьмидесяти процентов…

– Ты бы взялся?

– Я-то? Не смеши. Капиталовложения окупятся только лет через десять-пятнадцать. Кто вложится в это дело? Метрополия? – Рассмеявшись, я скомкал салфетку и швырнул ее на пол. – Ее вроде все устраивает…

– А если перестанет устраивать?

Я только фыркнул и махнул рукой – мол, не витай в облаках, фантаст, спустись вниз. Мой собеседник сменил тему – понизив голос, принялся расспрашивать меня о твердианской революции и партизанской войне. Я рассказывал, все более увлекаясь, – это входило в образ. Потом вроде опомнился и скривился: старое, мол, дело, что о нем вспоминать…