Человек в зеленой лодке
Шрифт:
Юрий Николаевич:
– Восемь лет назад, 18 января 2008 года, умерла моя мать. Отец сильно болел тогда уже. Нужно было поехать на Украину за ним ухаживать, к нему в деревню. Я говорил вам… И я поехал. Я же пенсионер уже был. В армии на пенсию раньше выходят… У меня даже случай был… Ну или не случай, а так… У нас организовали встречу выпускников школы. Все, значит, одноклассники хвалились достижениями: я то, я сё. А я спросил: кто из вас пенсионер? Они все молчат. Никто не пенсионер. А я уже пенсионер был. Вот так! Да… И я, значит, поехал ухаживать за отцом. На столько времени, на сколько понадобится. От жены уехал. На год, может, на два… Не знал, на сколько.
Вика:
– Юрий Николаевич, вы хотели о прощении сказать…
Юрий Николаевич:
– Да-да, я к этому и веду. Примерно за месяц до смерти отец стал задумываться: курит на крыльце, думает и иногда на меня смотрит. А я-то за работой все. Потом опять курит и думает. Я не понимал, что такое. Он ведь почти слепой был, не видел меня, что ли? Пытался как будто разглядеть… Но я знал, что видит он меня… Потом отец наконец сказал, что хочет попросить у меня прощения. За все, что было в жизни. За деньги тоже. Знаете, от отцовских денег же нам с братьями ничего не досталось.
Вика:
– Почему? Из-за деноминации?
Юрий Николаевич:
– Нет! Он сам, своими руками отдал их какому-то проходимцу, который обещал купить где-то золото, ковры, хрусталь и привезти в деревню. Вложение денег вроде. Соседям этот аферист привез уже хорошие ковры. А потом насобирал с деревенских еще больше денег и не вернулся. Отец его все ждал. Долго ждал. Ходил к соседу, который был вроде родственником этого проходимца. Почти год ходил. Все бесполезно! Ну а потом чуть с ума не сошел, заболел… И мы с братьями долго без своего жилья были. Саша и Сергей получили потом, конечно, жилье. Но трудно, долго это было. А у меня так и не случилось своего жилья. Не знаю, может быть, поэтому отец и стал просить прощения. Даже заплакал. Но я ничего не почувствовал.
Вика:
– Ничего не почувствовали?
Юрий Николаевич:
– Совсем. Даже так почувствовал, что не нужно все это, лишнее.
Вика:
– Может, это от обиды?
Юрий Николаевич:
– От обиды? Нет… Я же на него не обижался. Ну, конечно, досадно тогда было, что деньги зря пропали. Но обиды потом я уже не чувствовал. Он просил прощения и за детство. И я тоже ничего не почувствовал. Это ненужные слова.
Вика:
– Наверное, это было важно для него самого.
Юрий Николаевич:
– Да, для него самого… наверное… Но он думал, это важно мне тоже. Он так и сказал: думаю, тебе нужно услышать эти слова. А я вообще об этом не думал. Понимаете? Я не думал об этом. Мне не нужно.
«Эти рассуждения тоже придется выбросить», – решила Вика.
Вика:
– Но все-таки мы часто видим примеры, когда попросить прощения и простить жизненно необходимо людям…
Юрий Николаевич:
– Да,
Вика:
– Так как вы считаете теперь: прощения просить вообще не стоит?
Юрий Николаевич:
– Нет. Не стоит. Я так думаю.
Вика:
– Спасибо за интервью, Юрий Николаевич.
Юрий Николаевич:
– Пожалуйста.
Он снова улыбнулся, и снова, наверное, в камере был блик, но это не было уже неважно: прощание в интервью, конечно, не войдет.
Пересадили Юрия Николаевича на диван, Вика села рядом. Они будут рассматривать фотографии, а Дима их в это время снимет в несколько планов.
– Юрий Николаевич, – спросила Вика перед тем, как начать просматривать фото, – вот получилось так, что вы правильно, хорошо поступили с отцом, ухаживали за ним в старости, но ваш брак разрушился?
– Да, не сохранился мой брак с третьей женой, с Татьяной Константиновной. Я хотел сначала взять отца к нам. Но она была против. Квартира у нее – маленькая двушка. Это ее квартира полностью. Было бы всем тесно. Да и курил отец без конца. А Татьяна Константиновна не выносит. Я думал, что досмотрю отца и вернусь. И вернулся. Но она сказала: «Зачем ты приехал? Уезжай».
– Она отвыкла за эти годы?
– Да. Ну и я тоже непростой по характеру. Вредный, можно сказать. Мне надо, чтобы все на своих местах стояло. Даже стул, например. Если он стоит здесь, то не надо, чтобы он в другом месте оказался. Или чтобы его задвигали, например, в угол. Все должно быть на месте. Татьяну Константиновну это всегда раздражало.
Дима смотрел на них через объектив. Юрий Николаевич иногда взглядывал в его сторону, а потом поспешно отводил взгляд. Он протянул Вике фото:
– Это вот мы с первой женой, Мадиной Теймуразовной, и Тимуром. Тут ему шесть месяцев.
Вика сначала разглядела женщину. Со снимка смотрела крупная брюнетка с большими спокойными глазами. На коленях у нее сидел упитанный младенец в белом чепчике и круглыми глазами таращился на фотографа. Юрий Николаевич торжественно восседал рядом с женой и напряженно глядел в камеру. Он был на полголовы ниже супруги, отметила про себя Вика.
– А есть снимки с Анной Михайловной?
– Нет, с Анной Михайловной снимков нет. У нас и было-то две-три фотографии, но они потерялись… Давно потерялись.
– Жаль, – Вика вздохнула.
– Это вот моя вторая свадьба. Со второй женой – Еленой Викторовной. Это ее отец с нами.
Вика взяла в руки снимок. Еле сдержала улыбку, так молодожены были карикатурны. Очень полная невеста в пышном белом платье. Пояс узок и забрался выше талии. Широкое лицо, над губой – усы. Заметные. Темные вьющиеся волосы широко разбросаны по плечам, а сверху на них возложена широкая шляпа с цветами. В руках у невесты букет гладиолусов. Жених, то есть Юрий Николаевич, стоит рядом. В военной форме. Форма ему не идет. Необыкновенно широкие (зачем такие?) плечи кителя плохо смотрятся при маленьком росте. Невеста чуть-чуть выше жениха. Справа от невесты ее отец. Офицер. Тоже невысокий, но плечи у кителя нормальной ширины, поэтому форма сидит на нем отлично. Никто из троих не улыбается. Все просто смотрят в камеру. Ни одного лучика эмоций. Хотя у отца невесты, кажется, был повод для радости. Свадебные фото Вика обычно комментирует в таком духе: «Какая красивая пара!» или «Какая счастливая пара!», это зависит от того, чего – красоты или счастья – на снимке больше. Сейчас у Вики в голове метались мысли, она судорожно искала в голове подходящий комментарий.