Человек
Шрифт:
Двухметровый артист Хлебов стал изощряться. Прусаков его опять остановил.
— Нет, Глеб. Понимаешь.… Как бы.… А ну-ка, пошевели пальцами на руках и на ногах.
Хлебов пробовал шевелить, но у него ничего не получалось, и вдруг Глеб вспомнил жуткого рыжего таракана, которого он раздавил сегодня утром, как тот лежал беспомощно на спине и дрыгал лапками.
— Вот, вот, вот, вот. Что-то начало получаться, — залепетал Прусаков.
— Нет, — завопил Глеб и вскочил на ноги, — не могу!
— Почему?
— Я не понимаю, — стал лукавить и защищаться актер, — не чувствую зерна роли.
—
— Будем, — обречённо пообещал Хлебов, понимая, что у него нет выбора.
3
После репетиции Хлебов зашел в специализированный магазин и купил средство против тараканов. Продавец его инструктировал:
— Насыплешь этот порошок за плиту, за холодильник, под мойку, в вытяжку положи, под коврик при входе тоже не забудь, — это излюбленные места тараканов. Через день, когда сожрут, они одуреют от этой отравы и все вылезут на потолок. С потолка ты их пылесосом уберешь, и все дела. Самое универсальное средство. Избавит от тараканов без лишнего труда.
Вечером того же дня Хлебов сидел дома у своей невесты Евы Войцеховской. Она была актрисой того же театра, где служил Глеб. Он рассказывал ей, отсутствовавшей на общем сборе труппы, о новом режиссере и прошедшей репетиции.
Глеб смеялся с Евой над новым режиссером.
— А усы, — говорил Хлебов, — как у Сальвадора Дали. И пиджак о жилетку трется, издавая противный звук, как будто у него под пиджаком спрятаны чешуйчатые крылышки.
— Не верю, — смеялась Ева.
— Давай-давай, «Станиславский»! Придешь — сама увидишь: настоящий таракан.
4
Глеб провел весь комплекс мер по уничтожению тараканов, но положительными результатами травли порадоваться ему не пришлось. Утром следующего дня на глаза ему попались живые их представители. Причем совсем не одуревшие и на потолок лезть, как обещал продавец отравы, не собирающиеся. Один прогуливался у хлебницы, другой в наглую, среди бела дня сидел на краю раковины и убежал только тогда, когда увидел актера. Бежал он лениво, медленно, но вовсе не болезненно, не на последнем издыхании. И тот, что прохаживался у хлебницы, театрально шевеля усами, демонстрировал не только хорошее здоровье, но и как показалось Хлебову, превосходнейшее настроение.
Вред от всей этой дезинфекции, похоже, достался ему одному. А тут и вовсе произошло нечто вызывающее. Устав напоминать Крошкиным, чтобы не складывали свою грязную посуду в общую раковину, он решил взять да и помыть их тарелки, с целью пристыдить. Глеб открыл воду, взял губку с раковины, а на ней, на этой губке, как на сходке воровской, двадцать тараканов. Он отшвырнул губку на пол, и все они неспешно разбежались, можно сказать, разошлись. Хлебов так расстроился, что передумал мыть посуду. Завернул кран с водой и пошел к себе в комнату.
Собственно, сами по себе тараканы не мучили бы его так, если бы ни одно обстоятельство. Дело в том, что как раз накануне их появления он решил
Вот эти терзания, эти внутренние противоречия очень сильно его огорчали. Казалось бы, только он приготовился к тому, чтобы любить весь мир, всю живность, всех пташек, всех малых жучков-паучков, как вдруг — тараканы. И отвратительнее всего было то, что буквально за три дня до появления тараканов, а в театре Прусакова, одержимого идеей сделать из него каракатицу, он, выпивая с актером Смаковым, учил последнего, что всякая крошечная мошка — суть творение Божье и что в многообразии жизней и заключается любовь Всевышнего к своим созданиям. Учил Смакова тому, что каждую мошку нужно любить и только тогда с миром станешь един и обретешь покой, умиротворение и благодать.
Правильные слова Глеб говорил, и даже Смаков не спорил, задумался (до этого он ел жуков из бравады и этим хвастался: «что тебе чернослив в шоколаде»), а уже через три дня на голову Хлебова свалились такие беды, такие испытания: тараканы, Крошкины, Прусаков и ненавистная роль насекомого.
— Неужели и этих подлых тварей тоже создал Господь Бог? — спрашивал себя Хлебов и все более стал склоняться к теории Дарвина и его варианту появления человека на земле. Очень скоро стал ненавидеть не только тараканов, но и всех окружающих, как произошедших из тараканов путем эволюции. О чем, собственно, красноречиво свидетельствовал режиссер Прусаков. Фридрих Фридрихович был зримым воплощением таракана в человеческом обличье. В этом Хлебов уже и не сомневался.
Однако нельзя было сидеть, сложа руки, нужно было бороться. Не откладывая в дальний ящик намерение раз и навсегда разделаться с тараканами, Хлебов решил им устроить Варфоломеевскую ночь. Завел будильник на три часа ночи, встал по звонку, выскочил на кухню и, включив свет, открыл свою кровавую охоту.
Убил штук шесть маленьких тараканов, двух больших, очень хитрых и ловких, причем бил их и доской, на которой резал колбасу и ершиком, которым мыл банки изнутри и пальцами давил и топтал ногами. То есть в ход шли все силы и все подручные средства.
Покойные тараканы показали перед смертью чудеса изворотливости и жизнелюбия. Опять же в смекалке нельзя было им отказать. Они бежали, петляя по открытому пространству, затаиваясь за ножками табурета, прячась в щель между стеной и плинтусом, прыгали, крутились и вертелись, как волчки.
Это были совсем не такие насекомые, представителя которых Хлебов должен был воплотить на сцене. Это были хитрые, наглые, безжалостные твари и убивать их совсем было не жалко. Из щели актер их выжигал пламенем зажженной спички, дул на разгоревшееся пламя, а далее выскочивших из укрытия тараканов бил всем вышеперечисленным подручным инструментом до тех пор, пока тараканы не переставали показывать пусть даже малейшие признаки жизни. «Если лапа дергается, значит, еще жив».