Человек
Шрифт:
Уже под утро повезло ему напасть на неуклюжую, здоровую тараканью самку, тащившую в себе огромное яйцо с потомством. Он глазам своим не поверил. Казалось, совсем легкая добыча. Но Глебу не повезло. То ли оттого, что от радости руки дрожали, то ли оттого, что после ночи бессонной под утро уже глаза не так хорошо стали видеть, но все его удары не имели успеха.
Самка таракана спряталась за плинтус и уползла за громоздкий кухонный стол Крошкиных, — знала, где прятаться. Актер высматривал ее, стерег. Из-под стола Крошкиных вынул мешочек с алебастром и металлический гнущийся шланг для прочистки
Следил за ней даже тогда, когда мыл Крошкиным посуду. « А вдруг? — думал Глеб, складывая чистые тарелки в стопку, — а вдруг у них совесть появится? Вдруг подумают о том, что не одни живут и нельзя общественную раковину захламлять своей грязной посудой».
И еще раз появилась тараканья самка. Глеб не поверил своему счастью. Бил в нее, бил по ней, громил изо всех орудий, но опять мимо. Природа охраняет и бережет матерей во всех проявлениях.
Спать Глебов лег в шесть утра. В семь разбудил его стук в дверь, стучала соседка.
— Спасибо Вам, что посуду помыли, — говорила Глафира, — вот, возьмите. Вчера с мужем в гостях были, с собой нам дали «селедку под шубой», она слегка с кислинкой, надо было бы сразу в холодильник поставить, а я недодумалась. Но ничего, есть можно. Приятного аппетита.
— Ну, что Вы, спасибо. Спасибо большое, — притворно-вежливо поблагодарил Хлебов и скрылся в своей комнате. Селедку тут же вместе с шубой завернул в тройную газету и положил в мешок с мусором. «Да, у кого совести нет, — подумал он, — у того она не проснётся. Придется все время за ними посуду мыть».
Глеб вошел в ванную комнату умыться, но увидел, что его там ждет сюрприз — пустое тараканье яйцо.
— Все-таки сбросила бомбу на Хиросиму, — со злобой сказал он и стал глазами по углам искать мамашу. И все не мог простить себе, что упустил тараканью самку. Когда брился, порезался.
С тех пор актер Хлебов взял себе за правило каждый день убивать хотя бы по одному таракану. Их присутствие делало Хлебова совершенно больным. Все свободное время он тратил на то, чтобы заглядывать в щели, сидя на репетиции, думал о том, что они плодятся и что неплохо бы их теперь убивать, а не тратить время попусту.
У служебного входа его ждали поклонники, говорили о своей любви к его творчеству, а он слушал их в полуха и в это время думал о том таракане, который убежал от его горящей спички и спрятался под раковиной.
Все мысли Хлебова были теперь о тараканах, он ходил в читальный зал районной библиотеки, интересовался специальной литературой о тараканах, покупал дорогие отравы и ловушки всех видов и сортов. Ночью спать не мог, ставил будильник на час, на два часа ночи, с целью застать тараканов врасплох, просыпался по звонку будильника, выскакивал на кухню и бился с ними всеми средствами и изо всех сил.
Но все было тщетно. Уничтожить их до конца он не мог. При этом и сам нес заметные потери, получал ранения на фронте борьбы с тараканами. Ночью приготовил кипяток, чтобы ошпарить тараканов, кастрюлю поставил рядом с кроватью, прилег на пять минут, чтобы тараканы успокоились на кухне,
В борьбе был союзник, паук, живший на кухне. Как-то бросил он ему в паутину живого, но раненого таракана, паук его скрутил, спеленал и утащил к себе в закрома. Затем Глеб бросил ему мертвого, паук его не тронул, но ночью тоже утащил, спрятал.
И тут случилось следующее. Хлебов в очередной раз не выдержал, психанул и стал опрыскивать из баллончика дихлофосом все стены, все окна, все двери. После того, как успокоился, тронул пальцем паутину, но паук не отозвался, не выбежал, как это делал обыкновенно. Даже носа не высунул из укрытия своего. Не то погиб в «газовой атаке», не то эмигрировал. Остался Хлебов один на один с проклятым рыжим воинством.
5
А в театре его ждал ад не лучше домашнего. Там режиссер делал таракана из него, из Хлебова. Помимо репетиций, читая пространные лекции о системе Станиславского, о «вживании в образ» и растолковывая Хлебову смысл термина Константина Сергеевича «магическое «если бы».
Самому отказаться от главной роли у Хлебова не хватало сил. Видимо, такова актерская сущность, что даже от неприятной, невыносимой роли, от работы с антипатичным, ненавистным режиссером он отказаться не может. Хлебов решил попросить помощи у Молодова, главного режиссера их театра, сидевшего дома на больничном. Решил пойти к нему и попросить Эразма Эльпидифоровича об этой услуге, то есть, чтобы он своим волевым решением снял его, актера Хлебова с роли насекомого. Хлебову казалось, что Молодову легче будет переговорить об этом с Прусаковым, чем ему самому.
Эразму Эльпидифоровичу Молодову было девяносто три года, и он давно уже был лишь формальным руководителем театра, но все же власть, какая-никакая у него была. Именно на эти остатки власти и рассчитывал шагающий к нему Хлебов.
Молодов жил в однокомнатной квартире с внучкой и правнуком. Открыл дверь сам, и тут же, приставив палец к губам, и пояснив, что правнук спит, а мать его ушла в магазин, проводил Хлебова на кухню, прибавив к сказанному, что там им никто не помешает. Угостив Хлебова коньячком, Молодов тут же заговорил о наболевшем.
— Тоже мне, открыватели, — говорил главреж, — открыли новую теорию возникновения конфликта «Отцы и дети». А я всегда знал, что люди заводят семьи инстинктивно! Я это с пеленок знал. Сто лет прошло, а они для себя это только открыли. Каково? Рожают детей, будучи уже сложившимися, законченными эгоистами, а дети, они с рождения эгоисты и в результате этого существует постоянный и непрекращающийся конфликт между «отцами и детьми». Что в свою очередь является насущной необходимостью, непременным условием для развития детей, цивилизации, и для нормальной жизни тех же брюзжащих и брызгающихся слюною отцов. Без конфликта, без трения душами одну о другую нет жизни, нет движения, только смерть и болото. Ты, наверное, похвастаться пришел? Слышал-слышал, поздравляю. От чистого сердца поздравляю тебя с назначением на главную роль. Ну, что же ты? Давай не молчи, давай хвастайся.