Человек

Дьяченко Алексей Иванович

«Кроме стечения обстоятельств, способствовавших случившемуся, я не могу не признаться себе в том, что подсознательно давно уже шла к этой ночи с Леонидом. Я не рассуждала подобным образом: «Пробуй все, выбирай лучшее», но мысли, роящиеся в голове, чем-то напоминали это высказывание. Москалев давно меня смущал, и я, наконец, решилась на этот страшный опыт. Решилась раз и навсегда убедиться в том, в чем, собственно, и не сомневалась. А именно в том, что Москалев плохой, а Димочка хороший. Действительно, так оно и вышло. Москалев груб, нечуток, человеческого в нем мало. Со мной вел себя, как невнимательное, грубое, самодовольное животное. После ночи, проведенной с ним, чувство отвращения к нему только усилилось, равно как и усилилась любовь к Димочке. Но странно. Случилось необъяснимое. После этой проклятой ночи я не то, чтобы обниматься, но и просто видеться с ним не могу. Все это стало невозможным. И, наоборот, за мерзкого, отвратительного Москалева (в его

оценке ни ошибки, ни заблуждения у меня никогда не было) мне хотелось держаться теперь обеими руками. Меня охватил какой-то мистический страх. Я стала бояться, что если теперь потеряю и Леонида (в том, что раз и навсегда, как рай для грешницы, Димочка потерян, я не сомневаюсь), то произойдет что-то ужасное. Быть может, у всех на глазах накинутся и растерзают бездомные собаки, или еще что-то похожее произойдет. Мне именно что-то подобное мерещится. И, поэтому, унижаясь и заискивая, я первая заговорила с Леонидом о свадьбе. Стала просить, чтобы он меня не оставлял. Москалев меня не любит, о жалости ко мне, с его стороны не может быть и речи, но все же почему-то он пообещал на мне жениться и, в конце концов, слово свое сдержал. Я не пошла бы на этот опыт сЛеонидом, будь я замужем. Будучи же свободной, я решила, что такое возможно. Я хотела убедиться, что Димочка самый лучший, а Москалев самый худший. И убедилась. Видеться же с Димочкой не могу, не потому, что он меня разлюбил, или я его разлюбила, нет. Я знаю, что он меня любит, и сама я стала любить его еще сильней. Дело в другом. То, что случилось, раз и навсегда закрыло мне дорогу к Димочке. Вот в чем главная причина. Я не сомневаюсь в том, что расскажи я ему обо всем, он бы меня простил. Он бы меня простил, но я-то простить себя не смогу. И странно, я это очень ясно понимаю, люби я Димочку чуть меньше, я бы смогла ему все рассказать, смогла бы попросить прощения, но, чем сильнее расцветало чувство, тем невозможнее становилось открыться перед ним, рассказать о случившемся. После этого опыта, после ужасной ночи с Мокалевым все то хорошее, что было в моей жизни, как-то разом рухнуло, растаяло, пропало. Наступила для меня тоскливая жизнь, похожая на долгую полярную ночь, где не будет ни света, ни солнца. Остался ненавистный Москалев, холод и пустота. И надо было держаться за него, чтобы совсем не пропасть, надо было притворяться любящей, чтобы он ничего не заподозрил и не отпихнул. Надо было улыбаться и казаться веселой.

Когда-то я жила, ничего не боясь. Я не заботилась о том, есть ли женихи или нет, останусь я одна или нет. Теперь же всего боюсь. Пуще же всего боюсь того, что Москалев на мне не женится. А если не женится он, то уж, конечно, не женится на мне и никто другой. Потому, что он самый плохой, самый никчемный, самый ненужный.

И опять, в который раз, я возвращаюсь к своему «опыту», к своим мыслям «до» и «после» него. Ведь мне казалось, что пока есть возможность, пока я не замужем, можно на это пойти. Пойти, чтобы окончательно убедиться в том, что сделала правильный выбор. И убедилась. Мир перевернулся, изменился самым неузнаваемым образом. Словно взяли и поставили с ног на голову. Жизнь моя из светлой и радостной стала темной и ужасной, полной страдания и мерзости. Я только теперь отчетливо поняла, что значит жить и что значит выживать. Раньше я жила, песни распевала, а теперь подушка, мокрая от слез — лучшая подружка. Вою, как пришибленная шавка, и изо всех сил карабкаюсь, выживаю. Соблазнительно было то, что нельзя. Именно нельзя! Я чувствовала, что нельзя, и сама у себя в то же время спрашивала: «А почему нельзя? Я еще ничего не решила и пока еще свободная, незамужняя женщина. Человек в своем собственном праве. Я свободна и в желаниях, и в выборе». Подталкивал и интерес. А что будет после того, как я перешагну это нельзя? Не умру же, в самом-то деле, не стану другой. Зубы и волосы не выпадут, при всем при том Леонид к себе притягивал. Притягивал, как что-то неведомое, страшное, настолько непонятное, но при этом цельное и само по себе существующее, что все эти отговорки и самообманы ни в какое сравнение не шли с той тягой к нему, которая однажды появившись, все более и более нарастала. И когда же еще узнать его, если не теперь, пока свободна и не замужем. Потом просто возможности такой не будет, не изменять же мужу, такому трепетному и святому, как Димочка, который самый хороший, самый преданный, самый-самый. Димочку я очень хорошо понимаю, чувствую его, мне понятны все движения его души и, как мне кажется, самые сокровенные его мысли. Все в нем мне нравится, даже то, что для других, возможно, было бы и не хорошо. Другое дело Москалев. Я совершенно его не понимаю. Это настолько загадочное для меня существо, что мне неясно, как он вообще может жить. С другой стороны, за ним угадывается какая-то цельность взглядов, своя жизненная система и свое пространство, в котором можно существовать. Именно так, как о какой-то разумной машине думала я о нем.

Как же это случилось? Я услышала, как ему открыли дверь, как он вошел, направился к моей комнате. Он

посмотрел на меня и сразу все понял. А как только понял, так сразу же, немедля, к делу и приступил. Я опомниться не успела, а его рука была уже под юбкой. Я успела только подумать: «Да неужели же все это возможно?». И тут же провалилась во мрак, в темноту, в пропасть. Одно слово с поразительной четкостью звенело в ушах. Звенело так, как будто я сама себе это слово в самые уши и кричу. «Пропала!» — звенело в ушах. «Пропала!» — отдавалось в голове. «Пропала!» — кололо в сердце. «Пропала!» — кричала каждая моя клеточка».

Прочитав все это и припомнив встречу в метро, я понял причину, понял, из-за чего так нервничала Саломея. Она думала, что я эти листки уже читал, и не понял, не простил. Саломея напрасно переживала, я ее давно уже простил, если и было за что. И эти дневниковые записи, в сущности, ничего мне нового не сказали. Я догадывался, что было не все так просто, как казалось на первый взгляд. Чувствовались эти тайные невидимые глазу течения. Конечно, и эта встреча в метро, и эти листки дневника были необходимы, как какой-то своеобразный итог наших с ней взаимоотношений. Такая же необходимая для спокойствия души точка, как встреча с Таней у родильного дома в Уфе.

Обо всем этом спокойно поразмыслив, я протянул листки Тарасу.

2006 г.

Сватовство

Старая мать все уши прожужжала: «Тридцать лет, а ты все холостой, сидишь дома сиднем, как Илья Муромец. Хочу внуков нянчить, давай, женись». На работе от сослуживцев прохода нет. Майор Долгов, не скрывая зла, говорит: «Жаль, что сейчас не прежние времена. Тебя бы, Бобылев, за то, что ты холостой, обязательно б из органов поперли. Кто тебя знает, может ты извращенной ориентации».

Да, помню я те времена. Капитан Коровин развестись не мог, жена его пугала, что пожалуется замполиту, и его выгонят из партии. Само собой, на карьере крест пришлось бы ставить. Сама при этом гуляла направо и налево. Дошло до того, что он из табельного оружия сначала ее застрели, а потом и себя.

«Врёшь Долгов, — говорю ему я. — Моя ориентация, хорошо тебе известна. А злишься ты потому, что я здоров и с женщинами хоть раз в год, но встречаюсь. Ты же, к жене своей, уж лет десять почитай не прикасаешься. А точнее сказать, только и прикасаешься, так как на большее не способен.». Я на его оскорбления еще и не так, мог бы ответить. Но зачем? Не в моих это правилах огорчать товарищей по службе.

Признаюсь, жениться мне советовали не только мать с Долговым, но и все Управление. Однако советы эти были беспредметны и носили, так сказать, рекомендательный характер. Исключением стала беседа с Афанасьевым. Он у нас считался пенсионером, год назад схоронил жену и вдруг, неожиданно для всех, женился на молоденькой. В Управлении его так теперь и величали: «молодожен». Он не обижался.

Услышав, как Долгов надо мной подтрунивает, он отвел меня в сторону и тихо сказал:

— Ты, Александр, действительно женись, многие проблемы сразу же решатся. Одним выстрелом, считай, двух преступников застрелишь.

— Да, кто же против, — замямлил я, — мне и мама… Где ее взять?

— Об этом я и хотел поговорить, — спокойно и ласково сказал Афанасьев. — Знакомься, Саша, по объявлениям. Самый верный способ. Ты не морщи нос, не брезгуй, не думай, что там отпетые. В газетных объявлениях теперь весь цвет. Все самые лучшие. Подумай сам, куда сейчас пойдёт скромная женщина? Некуда им идти. Все по домам сидят. Подбирай подходящую, звони, знакомься и женись. Объявлений теперь много, всего-то и трудов снять трубку, да набрать номер.

Сознаюсь, не сразу я послушался старшего товарища, сначала отнесся к его совету с предубеждением. Вспомнил об этом разговоре лишь тогда, когда, покупая в киоске «Союзпечать» «Футбольное обозрение» мне попалась на глаза фотография женщины, с пухлыми капризными губками и челкой, закрывавшей смеющиеся глаза.

Это была газета объявлений. А женщина, так понравившаяся мне, оказалась соискательницей порядочного мужа. Купив эту газету я помчался домой. На бегу посмотрел адрес. Город Красногорск. Ну, думаю, или из военного городка, или из госпиталя. Самым же приятным штрихом в ее образе была подпись под фотографией: «Звонить только тем, кто на самом деле хочет создать здоровую семью».

«Ну, — думаю, — ты-то мне и нужна, других претенденток рассматривать не буду». Позвонил, занято. «Ну, — думаю, — еще бы. К такой теперь не дозвонишься, наверное, у подъезда очередь их женихов стоит, надо было прямо с улицы от киоска звонить. Пропало теперь счастье мое». Набрал номер еще раз и слышу длинные гудки, сердце так и забарабанило марш Мендельсона.

Поднимает трубку Она, я ее по голосу сразу узнал. Так и представлял, что у нее такой голосок должен быть. Говорю: «Я по объявлению, мне необходимо с вами срочно переспать». Так и сказал. А она, вместо того, чтобы трубку бросить, засмеялась и сказала: «Я же в объявлении указала, чтобы интим не предлагали».