Череп императора
Шрифт:
Пива оставалось всего одна банка. Я аккуратно пригубил и прошлепал в прихожую, где в плаще все еще лежал конверт с бумагами убитого китайца. Так или иначе, но ситуация, похоже, начинала проясняться. По крайней мере, теперь я знал, что именно мог искать в Петербурге Ли Гоу-чжень. Скорее всего что-то, привезенное из Тибета этнографом Кострюковым. Джи-лама экспроприировал у китайцев некую реликвию. Народоармейцы доставили ее из Юм-бейсе в Ургу. Кострюков купил реликвию для своего музея, а проныра Ли вызнал о той давней истории и приехал, чтобы вернуть ценность китайскому народу.
Я вынул из конверта
Из всех 312 пунктов описи вопросы могли возникнуть только по двум. Экспонат номер 168 («ящик продолговатый, деревянный») и экспонат номер 233 («коробка бумажная, опечатанная сургучом»). Ну, допустим, «ящик продолговатый» — это та самая «Голова», а вот что такое «коробка»? Хреновые конспираторы, не могли нормальным языком написать. Впрочем, если уж такой сомнительный сувенир, как отрезанная человеческая голова, не был опечатан, то понятно, что в «коробке» хранилось что-то еще более странное. Настолько странное, что в опись экспонат решили не вносить. Уж не за содержимым ли этой коробочки решил поохотиться Ли?
В пачке оставалась всего одна сигарета, я вытащил ее и закурил. Все равно придется идти в магазин: сигарет нет, пиво кончилось, еды в доме отродясь не бывало.
В принципе, если в книжице аспирантки ничего не напутано, то складывалось все в очень связную картинку. Единственная проблема — всему ли изложенному там можно верить? Не могло ли быть такого, что, решив поправить свои финансовые дела, университет попросту занялся публикацией дешевых пугалок, вышедших из-под пера его сотрудников? А я и поверил.
Решив не мучиться сомнениями, я слез с дивана и направился к телефону. Позвоню в Кунсткамеру, представлюсь, пусть уточнят, что там за экспонат у них числится под номером… э-э-э… как там? А, вот — 3394. Пообещаю им написать о бедственном положении отечественных музейных работников.
Телефон словно только того и ждал, когда я протяну к нему руку. Зазвонил он неожиданно громко, и от неожиданности я вздрогнул, да так, что выронил на пол сигарету. Ч-черт! Нервы стали совсем ни к черту. От простого звонка чуть инфаркт не заработал.
— Да, слушаю, — по возможности бодрым голосом сказал я.
— Але, але, это господин Стогов? — замяукал в трубке знакомый голос. — Извините, что беспокою вас дома. Это Дэн Шан-ся, из китайского консульства, мы с вами позавчера встречались.
— Ах, это вы, — с некоторым даже облегчением вздохнул я. — Узнал вас, господин Дэн. Что-нибудь случилось?
— Нет-нет, ничего не случилось. — Китаец был сама вежливость. — Просто я хотел бы, если это возможно, с вами поговорить. Вы не возражаете? Нет, не сейчас. Если завтра у вас будет время, не могли бы вы подъехать к буддийскому храму?
— Куда? — обалдел
— К буддийскому храму. Его адрес — Приморский проспект, дом девяносто один. Любой трамвай от станции метро «Черная речка». Скажем, часам к двум? Обед за мной. Нет-нет, никаких возражений, я угощаю. Отлично, договорились.
Китаец положил трубку.
Я растерянно стоял и слушал, как пищат в трубке гудки отбоя. В голове вертелась только одна мысль: почему он выбрал для встречи такое странное место?
10
Знаете ли вы, чем еще интересен Санкт-Петербург, город, в котором я живу, кроме того, что является он городом трех революций и двух дюжин рек и каналов? Если не знаете, то я скажу вам. Кроме всего этого, Петербург интересен тем, что это город тысячи и одного божества.
В свое время я пробовал об этом писать и, честно скажу, тогда малость обалдел от многообразия религий и верований, представленных в Петербурге. Где-нибудь на Мойке, в радиусе километра вокруг Кировского театра, можно обнаружить и православный Николо-Богоявленский собор, и иудейскую хоральную синагогу, и кришнаитское кафе с интригующим названием «Новая Навадвипа», и заведение под мало что лично мне говорящей вывеской «Штаб-квартира последователей веры Бахаи».
Прекрасно помню, как, попытавшись копнуть чуть глубже, в том же самом районе я обнаружил еще и курсы зороастрийской астрологии, и даже кружок самых настоящих сатанистов. Правда, занимались обнаруженные мною сатанисты в основном тем, что каждое полнолуние прилежно рубили головы черным петухам да, напившись пива, предавались свальному блуду. Очевидно, именно так, по их мнению, и следовало служить князю тьмы.
Есть в этом странном городе роскошные католические соборы и даже несколько католических женских монастырей. Когда эти монашки во главе с матушкой-настоятельницей идут на вечернюю мессу, одетые в черные плащи и белые переднички, с увесистыми четками на поясе и с толстыми латинскими молитвенниками в руках, то одним своим видом способны намертво парализовать городское движение. Граждане выворачивают себе шеи, гаишники застывают с разинутыми ртами, водители, засмотревшись, врезаются в столбы.
Есть в Петербурге громадная мусульманская мечеть. Время ежедневной пятикратной молитвы петербургские мусульмане сверяют по ходу светил и, чтобы не допустить здесь какой-нибудь досадной неточности, платят Пулковской обсерватории приличные деньги, лишь бы те составляли для них подробный лунный и солнечный календарь. Чему практически безработные астрономы рады несказанно.
Есть в моем городе церкви армян-монофизитов, есть приходы староверов, функционирует пара центров йоги, не обошлось и без дюжины-другой крупных сект. Есть в Петербурге, наконец, и такая жемчужина, как клуб-землячество африканских студентов «Франчезе». Раз в две недели африканцы снимают на весь вечер зал одного из городских ресторанов и встречаются с земляками. А также с время от времени наезжающими в северную столицу колдунами и знахарями из Африки. Дабы не оторвались африканцы от родных корней, знахари проводят для них странные ритуалы, после чего все вместе земляки танцуют свои африканские танцы и едят мясо. Правда, не скажу, что человеческое.