Череп императора
Шрифт:
Дэн помолчал и, прищурив глаза, принялся рассматривать мерзкие статуи божественного дуэта. Маленький, худощавый, с черной прилизанной головкой, он напоминал умную птицу.
— Раз уж мы заговорили о Кострюкове… Вы знали, что Кострюков работал здесь, в этом самом помещении? Он вернулся из экспедиции на советско-китайскую границу и здесь, в дацане, сортировал свою коллекцию. А спустя полтора года его арестовали. Прямо здесь все это и произошло. Работники НКВД поднялись по той самой лестнице, по которой только что поднимались мы, и предъявили Кострюкову ордер. Он попросил их выйти, на что,
Дэн многозначительно замолчал и уставился на меня. Происходившее мне не нравилось. Совсем не нравилось. Странно как-то говорил со мной этот чертов консул. Не так, как, по идее, должен бы говорить. У нас светская беседа или что? На хрена мне все это знать? И акцент у Дэна вдруг куда-то пропал. Теперь он говорил по-русски абсолютно нормально, без всяких следов китайских мяукающих интонаций.
— У нас в Китае тоже был период репрессий, — снова заговорил он, — сейчас эта практика осуждена. Товарищи из ЦК сумели осознать ошибки, допущенные предыдущим руководством, и теперь в КНР все иначе. Однако я еще помню тевремена. Ту атмосферу страха, когда люди пропадали и все боялись спросить — куда? Это было абсолютно одинаково и у вас, и у нас.
Дэн говорил медленно, словно с трудом подбирая слова. Я не перебивал.
— Знаете, что интересно? Кострюкова осудили на заключение без права переписки, но одно письмо из тюрьмы он все-таки передал. Он сидел прямо на Литейном, в спецтюрьме НКВД на шестом подземном этаже. И тем не менее умудрился переслать жене письмо. Как? Я не знаю. Зачем? Думаю, что оно было очень важно для него, это письмо… Так мне кажется. Иначе зачем он так упорно стремился передать его на волю? Поправьте меня, если я не прав.
— Н-ну, наверное, — промычал я.
Дэн улыбнулся, но как-то невесело это у него получилось. Губы растянулись, а глаза по-прежнему смотрели серьезно, выжидательно.
— Наверное, я чего-то не понимаю, но… — начал было я.
— Что вы, Илья, что вы! Не стоит обращать внимания на то, что я сказал! Я просто размышляю вслух. Кострюкова сажают в тюрьму. Ему грозит смертная казнь. Но единственное, о чем он думает, сидя в камере, — это как бы переправить на волю письмо. Что заставило его так себя вести? Я не знаю. А вы? Знаете, о чем я подумал? Если одного человека очень интересует то, что известно второму, то ведь они, эти двое, всегда могут договориться. Так сказать, сойтись в цене… Надеюсь, вы понимаете, что именно я имею в виду?
Я окончательно запутался в том, что несет этот хун-вэйбин. То он угрожает мне тем, что, мол, я похитил китайский раритет. То рассказывает о репрессированном востоковеде. А теперь и вообще предлагает договориться… О чем, черт его подери?!
Какого хрена он вообще притащил меня в этот монастырь? Попудрить мозги было некому? Я неожиданно подумал, что, может статься, консул этот — просто сошел с ума, не вынес несчастный китаец суровой прозы российских будней. Вот и куролесит теперь как может, несет неизвестно что, сам того не понимая. На душе стало неуютно.
— Я не тороплю вас с ответом, — ласково
Дэн положил птичью лапку на грудь и честными глазами посмотрел мне в лицо.
— Послушайте… — наконец попытался возразить я. Ничего из того, что он нес, я так и не понял.
— Ни слова больше! — всплеснул руками китаец. — Прежде чем дать окончательный ответ, хорошенько подумайте. Я вас не тороплю. В этой игре замешано слишком много народу, и одному вам действительно не справиться. Вам все равно придется выбирать чью-то сторону. Так выберите ее правильно. По крайней мере, я вас не обману. — Последние слова Дэн проворковал, уже уволакивая меня по направлению к лестнице.
Я оторопело молчал.
Пока мы спускались, он нес какую-то чушь насчет тибетского разгильдяйства («Осторожно! Осторожно, не споткнитесь! Здесь не хватает ступеньки. Монахи никак не соберутся ее починить… А еще мечтают отделиться от КНР… Дикий народ!»), а когда мы вышли за ограду монастыря, он предложил подбросить меня на своей консульской машине. В другое время и в других обстоятельствах я бы не устоял. Роскошная «BMW», о правилах дорожного движения можно забыть, опять-таки и под дождем тащиться не хочется. Но на сегодня обществом консула Дэна я, пожалуй что, сыт по горло.
— Нет, спасибо, — сказал я, — хочу немного пройтись. Способствует, знаете ли, пищеварению.
— Хорошо, хорошо, — заговорил он почему-то опять с мяукающим китайским акцентом. — Мой телефон у вас есть. Если что — звоните.
Дэн щелкнул дверцей машины и уехал. А я остался стоять под дождем. За потоками воды кокетливо мелькнул желтый дипломатический номер автомобиля.
Бог ты мой! Как они все мне надоели! Со всеми своими загадками, проклятиями фараонов, туманными угрозами и смутными намеками! Бритоголовый Дима, зеленый от страха профессор Толкунов, консул, который предлагает мне долю, но при этом не удосуживается объяснить, в чем именно. Ну зачем мне одному столько везухи сразу, а?
Хватит, решил я, закурив сигарету и малость отдышавшись. Пойду на работу, прильну к незамутненным источникам реальной жизни. Выпью джина с девчонками, напишу хороший разоблачительный репортаж, куплю в буфете порцию замечательных польских миног. Буду вести простую и естественную жизнь. Без экзотики.
Я зло через плечо поглядел на дацан. А все эти ламы-перевоплощенцы, убитые китайцы, которые, оказывается, вели игру не в той команде, монахи-официанты с растатуированными руками — вся эта компания пусть отправляется на хрен. Или даже куда-нибудь еще дальше. Вот так.