Череп императора
Шрифт:
Я представил себе, как все это выглядело на самом деле. Скорее всего, уже с утра вылакавший не меньше бутылки коньяка, Саша ржал, как конь, на весь бассейн, тряс своей знаменитой серебряной сережкой, вдетой в заросший густой шерстью пупок и норовил прихватить своего студентика прямо в воде. Чем и вызвал праведный гнев непривычных к таким зрелищам граждан.
— Ладно тебе, Саша, — посочувствовал я ему. — Тяжко конечно, я тебя понимаю. Такова уж, видать, ваша гомосексуальная доля. Любишь кататься…
— Да не в том дело… бля буду, — никого ж не трогали, спокойно купались… А по роже все равно получил.
— А может, это, слышь, перейдешь все-таки
— Дурак ты, — обиделся Саша. — Всё шутки шутишь, а я, между прочим, в этих очках работать не могу. Я же дизайнер…
Он мог жаловаться на тяжкую долю отечественных гомосексуалистов часами. Это был его конек. Я залпом допил коньяк, запил его кофейком и пожелал Саше поправляться.
— Приложи к глазу от выпитого «Липтона». На следующий день от твоего синяка и следов не останется.
Я вышел из буфета, поднялся на четвертый этаж, отпер дверь кабинета и кинул все еще мокрый плащ на кресло. Ну, что тут у нас?
Из японского аппарата успела наползти длинная, как анаконда, лента факсовых сообщений. Ничего интересного. Просмотрев ее, я скомкал бумагу в огромный ком и швырнул в корзину для бумаг. Так сказать, факс ю. Аккуратная секретарша Оля, которой я оставляю ключ, чтобы она иногда прибирала у меня в кабинете, положила на стол несколько писем от читателей. Не читая, я отправил их вслед факсам. Затем в корзину полетели и подсунутые мне под дверь несколько последних номеров городских газет. Все, порядок вроде бы наведен. Я закинул ноги на стол и с удовольствием закурил.
По идее, самое время сейчас сесть и что-нибудь написать. Этакое актуальное, изложенное с присущими мне чувством юмора и безоглядной репортерской смелостью. Благо не писал я ничего уже почти неделю. Не ровен час, забудет читающая публика, что есть еще на свете такой журналист, как Стогов И. Ю. Однако включать компьютер я не торопился. Зачем? Уж кого-кого, а себя-то я знал прекрасно. Чтобы сесть и хотя бы пару часов спокойно поработать, требуется как минимум отсутствие нависающих над самой головой неприятностей и вытекающее отсюда душевное равновесие. А вот с этим было как раз тяжеловато.
Беседа с консулом Дэном оставила осадок, прямо скажем, неприятный. Беспокоящий осадок. Вежливо вроде поговорили, вкусно пообедали, мирно разошлись… Но не давала мне покою эта беседа. Не давала и все тут.
Прежде всего непонятно, какого, собственно, хрена, вежливый китаец зазвал меня в этот чертов монастырь? Не поленился, позвонил ведь домой, заплатил за обед — и что? Ну полюбовались мы с ним на буддийскую службу. Ну отведали вкусной тибетской баранинки с сырными лепешками. Ну слазили на крышу дацана. А дальше-то что? Стоило ради всего этого и самому тащиться на другой конец города и меня туда же тащить? Чего-то он от меня хотел, к чему-то подталкивал… Но чего хотел? Куда толкал? Так я этого и не понял. То есть и ежу понятно, что предлагал он мне некую сделку. Взаимовыгодный, так сказать, обмен. Но чем, черт его подери, мы должны были с ним обменяться?!
В тот, первый мой визит в консульство он — тактично конечно, в традиционно-вежливой китайской манере — дал мне понять, что не советует наступать на мозолистые ноги китайских национальных интересов… Какая-то из мозолей может оказаться любимой, и тогда…
Ни с того ни с сего мне вдруг вспомнилась, что где-то я читал, была в Китае такая казнь под названием «тысяча кусочков». С человека постепенно срезали по кусочку мяса. Мышцы ног, рук, груди, нос, губы, уши, один за другим
Теперь же Дэн явно сменил тактику. Он решил договориться. Он предлагал мне долю, рассыпался в комплиментах, уверял меня в искренности его ко мне уважения. Чертов азиат! Мог бы хоть намекнуть, о чем это, блин, мы с ним разговариваем? Хотя, судя по всему, он-то как раз был уверен, что я прекрасно его понимаю.
У меня сложилось впечатление, что, вопреки собственной воле и сам того не зная, я на каком-то из поворотов круто китайца обогнал. Сделал какой-то шаг и вырвался далеко вперед. Если это действительно так, то цель нашего с Дэном разговора состояла скорее всего в том, чтобы убедить меня — плодами успеха стоит поделиться.
Я вылез из-за стола, поискал пепельницу и затушил в ней до фильтра докуренную сигарету. Что изменилось в перерыве между двумя нашими встречами? Вообще-то, многое. Состоялся мой сердечный разговор с Димиными головорезами. Обнаружился конверт, спрятанный Ли Гоу-чженем. Наконец, вчера вечером стала мне известна история экспедиции Кострюкова и похождений «тибетского сепаратиста» Джи-ламы. Что из всего этого могло заставить Дэна сменить тактику?
Хотя… По сути дела, вопрос-то это бессмысленный. Допустим, Дэна интересовал найденный мною конверт. Как он, черт его подери, мог узнать о том, что конверт находится у меня? Логически рассуждая, китаец просто не мог знать, чем я занимался последние пару дней. Или все-таки мог?
Я вытряс из пачки новую сигарету. Могли китайцы организовать за мной слежку? В принципе — почему нет? Приставили ко мне «топтуна», подключились к домашним и редакционным телефонам, установили дома пару-тройку жучков… Да нет, бред собачий. В конце концов это же реальная жизнь, а не роман о Джеймсе Бонде. Я откинулся в кресле и громко произнес: «Стогов. Не сходи с ума… Ум — штука полезная».
Как бы там ни было, но что-то заставило Дэна думать, что не считаться со мной теперь нельзя. Что-то добавило мне весу в его глазах. Интриган хренов. Оставил бы он меня в покое и разбирался бы со своими великими азиатскими секретами самостоятельно. И так жизни никакой нет, а теперь еще оказывается, что я кого-то там обогнал, что-то такое узнал, кого-то отпихнул локтем, кому-то перебежал дорогу. Причем если про Диму и всю его мускулисто-бритоголовую компанию Дэн в разговоре так ни разу и не упомянул, то про Джи-ламу и Кострюкова осведомлен был прекрасно. Спрашивается — откуда?
Я расхаживал по кабинету, курил, прикуривая сигареты одну от другой, и через окно глядел на грязную осеннюю Фонтанку. Прошло минут сорок, но я так ничего и не придумал. По всему видать — не гожусь я в мисс Марпл, ой не гожусь. Знал он о том, что конверт у меня, и о том, что Толкунов переводил для меня мантру? Или не знал? И если знал, то откуда? И на кой хрен ему эта мантра понадобилась?
Вопросов было слишком много. Информации слишком мало. Да еще в голову постоянно лезло все это тибетское фуфло — жирный бог Махакала, культовый секс, профессор Толкунов, вводящий свой «сияющий бриллиант» во влагалище богине-шлюхе Шакти…