Через все испытания
Шрифт:
После короткого разговора с «племянничком», как тот был рекомендован всем дворникам и поварихе, накормившей обоих котлетами да компотом, Василий пообещал устроить на работу «где-нибудь поближе к харчам».
— А пока иди к морю, отдыхай да отмывайся.
Штахель хотел что-то сказать в знак благодарности, но как только произнес «ваше благор…», был пронзен уничтожающим взглядом бывшего прапорщика:
— Не до почестей. Иди!
На самом дальнем краю пляжа, где в эти вечерние часы уже никого не было, сбросил с себя всю одежду. Когда совсем стемнело,
— Пошли.
Глинобитный домик «садовника» был окружен виноградником. Штахель удивленно осмотрелся:
— Недурно вы здесь, Василий Герасимович, устроились.
— Давай ближе к делу. Пристроим тебя в кочегарку, под самой кухней. Будешь всегда иметь свежий кусок. Жилье там же, в подвале, — меньше по городу болтаться. Поддал уголька — и на боковую.
Когда был допит второй кувшин кислой виноградной бурды, Штахель поднялся, намереваясь уходить.
— Садись, куда теперь? Тут переночуешь, а утром на службу. Только без баловства, послушание во всем. Ну а теперь скажи, как там «брательничек»? Так и остался Рябцовым?
Штахель недоуменно поднял брови.
— Что смотришь? Стал он Рябцовым вместо Шульги еще в Питере, в семнадцатом. В чине все того же жандармского офицера попал на Дон, к Деникину. Некоторые там головы сложили, а мы вот… Он, правда, сюда не решился, а как-то, будучи в городе, заглянул. Посмотрел на здешнюю жизнь и позавидовал. Обещал подумать.
Василий Герасимович поднялся, прислушался и, оглядевшись, позвал:
— Давай сюда. Разверни тюфячок, укладывайся.
Штахель полез к тюфячку под виноградные лозы, а Василий бесшумно скользнул в свое неуютное холостяцкое жилище. Улегшись на истертый, покосившийся топчан, думал о своей запутанной жизни. Все могло быть иначе. Не понял своим умишком, с кем идти, оторвался от народа. Попал в сети к этим отъявленным негодяям и теперь без их указки ни на шаг. Надо крепенько подумать. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Присматриваясь к отдыхающим в санатории командирам, Василий ловил себя на том, что завидует им: «Не помещичьи сынки, не дворяне, люди от плуга да станка, но не только не уступят старому офицерству, а превзойдут его. За свою власть жизни не пожалеют. В схватке с ними вряд ли можно рассчитывать на победу».
Глава 21
Учеба в техникуме у Горнового пошла успешно, Миша преуспевал. Его ответы на занятиях отличались оригинальностью, глубиной понимания вопросов и часто выходили за рамки учебников. Но он не ограничивался одной учебой. Вскоре его избрали секретарем комсомольской организации курса, а затем и секретарем Комитета Комсомола техникума. Миша воспринял это как большое доверие товарищей.
Все бы хорошо, но туговато было с питанием. В студенческой столовой пищу давали два раза в день, хлеба по триста граммов. Эту порцию съедали тут же, у окна выдачи. Лучше жилось тем, кто получал поддержку из дома. Мишина мама все до последнего гроша тратила на Ваню, который много лет лежал в городской больнице. Мать предлагала
— А не пора ли нам серьезно заняться собственным пропитанием?
— Каким же образом?
— Завтра суббота. После занятий махнем на товарную станцию, может, что-нибудь заработаем.
До станции добрались вечером, насквозь промокшие, усталые, преодолев восемь километров пути.
— Работа найдется, — сказал начальник товарного депо. — Разгружать уголь, за пульман по пять карбованцев каждому.
— Деньги не нужны. Нам бы хлеба, — сказал Миша.
— Хоть немного, — добавил Бондарчук.
После недолгого раздумья железнодорожник согласился:
— Ладно, что-нибудь придумаем.
По путям, обходя вагоны, при слабом свете нескольких лампочек, болтавшихся на ветру, добрались до угольного склада.
— Вот он, пульман, а лопаты возьмете под навесом.
Закончили разгрузку только к рассвету, возвратились в общежитие усталые, но счастливые: в руках у каждого был завернут в газету кирпич черного хлеба.
Умывшись первым, Миша тяжело опустился на табуретку, спросил у Ивана, вошедшего следом:
— Перекусим?
— Пожалуй, — отозвался Иван, садясь рядом.
— С моего начнем?
— Лучше, если каждый свой.
— Как знаешь. — Миша не ожидал такого поворота. — Где-то у нас была соль.
— Здесь она, на окне. — Иван поднялся, чтобы взять баночку с солью, но услышал стук в дверь, метнулся к столу и, сорвав с головы фуражку, накрыл свою буханку.
Переступивший в этот миг порог худенький однокурсник Сережа Туркин неожиданно остановился. На его бледном лице выступили розовые пятна.
— Ты, Сережа, что-то хотел? — спросил Миша.
— Да я… Не сможешь одолжить копеек тридцать? Пойду в больницу, может, пропишут лекарства. Верну сразу, как только получу стипендию, — торопливо говорил Сережа, не сводя глаз с буханки. Миша заметил, как судорожно заходил его заострившийся кадык.
— Вот возьми все, сколько есть. — Миша протянул руку с несколькими монетами.
— Да тут полтинник, — с радостью произнес Сережа и, поблагодарив, направился к выходу, но Миша остановил:
— Постой, покушай, — подал он ломоть хлеба. — А хочешь, запей вместо чая. — И переставил на край стола стакан с водой.
Когда Сережа, немного поев, ушел, Иван недовольно буркнул:
— Шибко хлебосолен, как погляжу на тебя. Пусть пойдет да заработает.
— Ваня! Как у тебя язык поворачивается? Ты же знаешь, что парень бодает, подозревают язву. Кто же ему поможет, если не мы, комсомольцы. Как не поделиться с товарищем!
— Ну и делись.
— Рука дающего не оскудеет.
— Слишком старое вспомнил.
— Зато мудрое, — твердо сказал Миша. — Такое старое не мешает и нам перенять.
После первой удачи бывал Миша на станции еще не раз. Начальник товарного депо товарищ Назаров старался подыскивать работу полегче.