Черная царевна

Глазнева Оксана

Будевин крепко сжимал ее руки и не отводил глаз. Надя, улыбаясь, опустила взгляд.

— Надя!

— Да?

— Вы понимаете меня?

— Да.

— Отрекись от Анку и Царства Мертвых. Люди не так плохи, как ты думаешь, позволь им узнать, что это не твой выбор, расскажи им и найдутся те, кто поверит тебе! Один, два человека, а затем мы сможем убедить в этом весь мир. Доверься мне, и я все для тебя сделаю!

Роджер заставил себя сделать вдох, но стало

только хуже, словно вместе с воздухом он набрал полные легкие песка. Он закрыл глаза, вслушиваясь, боясь пропустить хоть слово и боясь того, что услышит.

Летний ветер взъерошил его волосы. С темной, лишенной света окраины пустого города он видел склон и далекие огни палаточного лагеря. Надя и Будевин были не видны ему, но он чувствовал тонкие прочные нити, связывающие его с девушкой на склоне. Роджер ждал…

Надя молчала.

Она очень устала за последние дни. От пустоты вокруг, от одиночества и тяжелых взглядов. Предложенное Будевином плечо было ей нужно как никогда. И прежде чем отказаться от него, она должна была честно подумать.

С их последней встречи с Роджером прошло полгода, за которые он ни разу не дал знать о том, что она и ее любовь ему нужны. Что, если Надя обманывала себя и все слова, сказанные на маяке, — правда? Какой смысл хранить обеты, когда они никому не нужны и ее не делают счастливой?

Тогда, под впечатлением от их путешествия по лесу, может, она приняла за любовь что-то еще? Будет страшно понять сейчас свою ошибку, но, глядя в честные глаза Будевина, она не могла не задать себе этот вопрос и не могла врать в ответ. Нечестно нести свою влюбленность, как знамя, не чувствуя ее.

— Не бойся Ордена Доблести, не бойся Анку! — говорил Будевин.

Бояться Роджера? Надя не боялась. Она скучала по нему! Скучала безмерно, до боли в сердце! Но если ему не нужно ее сердце, то как поступить? Будевин прав — объяснить предсказания богов можно сотней способов. Так что теперь?

…Далеко внизу, у подножья холма Роджер чувствовал, как каменеет тело, как вены наполняются едкой, горячей ревностью. Незнакомое, жгучее чувство. Он стоял без движения, опустив руки и прислушиваясь к себе. Роджер хотел, чтобы она выбрала Будевина, но в ожидании ее ответа у него холодели руки…

Надя поднялась с земли, отряхнула подол платья, и Будевин тоже поднялся. Теперь она смотрела на него снизу вверх. Свет керосиновой лампы из окна соседней палатки падал девушке налицо, и он хорошо видел ее серьезный твердый взгляд.

— Я не боюсь мести Анку, Будевин, потому что знаю его. Ты говоришь, что готов оторвать голову всем тем, кто смотрит на меня с ненавистью? А мое сердце сжимается, когда ты так говоришь о нем.

Он хмурился, уже угадав ответ. Надя видела, что он не верит ей, облизнула пересохшие губы.

— Я выбираю не между богом и человеком, и не между царем и солдатом. Я просто

люблю его, и если это значит принять клеймо Проклятой… — Она пожала плечами. — Будевин, я та — кем меня называют, я — Черная царевна.

Она сняла с плеч китель, положила ему в руки и молча пошла в сторону лагеря.

Надя вернулась в Морин-Дениз вместе с докторами из госпиталя к вечеру третьего дня. С Будевином она больше не виделась и старалась не вспоминать об их разговоре. Она приняла свою роль и больше не пыталась доказывать окружающим, что достойна их доброты. Теперь Надя лишилась последнего друга, но ей было легче.

В ночь пятницы неизвестные подожгли Слободу.

В Гритдже, как и в других городах Приморья, было много переселенцев. Они, как и другие беженцы, перебрались в ближайшие города. В Морин-Денизе люди остановились в Слободе. Пожар был виден даже из госпиталя — оранжевое зарево и черный дым. Медперсонал и пациенты выходили на улицу, выглядывали из окон. Надя тоже смотрела, слышала разговоры в коридоре, потому что говорившие не скрывали своих слов.

— Все — Проклятая! Варту погубила, теперь к нам приехала.

— Так им и надо. Ее дружки. И чего она к нам в госпиталь приблудилась?

— Не говори так! Бедные люди! Ни за что погорели. Разве они виноваты, что она из них?

— Запомните мои слова: мы следующие! Это горожане еще не знают, что она у нас живет…

Как только стало светать, Надя ушла из госпиталя.

Трамваи еще не ходили, и она просто шла по обочине рядом с рельсами. Вещей было не много, все поместилось в легкий саквояж. Солнце еще не встало, но небо уже розовело, как щеки девицы. Взъерошенные ночные облака опускались к горизонту, оставляя на небе бледную дымку. На траве висела роса, и Надя промочила ноги. Остановилась, разулась и пошла дальше босиком, держа ботинки в руке.

День ничего хорошего не предвещал, но прохладный утренний воздух, роса на ногах и бриз с моря действовали как крепкий кофе. Надя шла, осторожно ступая по дороге босыми ступнями, наслаждалась утром, одиночеством и собственной безрассудностью.

Она дошла до города, обулась и по знакомыми улицам дошла до гостиницы. Ее здесь ждали.

Женщины в черных платьях стояли у входа. Прямые, безучастные к собравшейся вокруг толпе. Здесь были солдаты короля в лиловом, оцепившие гостиницу, и горожане…

Несмотря на ранний час, людей вокруг гостиницы было много, больше сотни. Сестра Стерр узнала ее раньше других, протиснулась мимо солдат и поспешила навстречу. В толпе усталых, раздраженных людей, никто не узнал Надю. Сестра Стерр привлекала больше внимания, ее тут же схватили за платье, бросили в лицо гнилые помидоры, попробовали остановить, но она ловко выдернула подол, ударила локтем, наступила деревянным каблуком кому-то на ногу и ее отпустили. Приблизившись к Наде, она крепко схватила ее за руку.