Черная царевна

Глазнева Оксана

Солдаты подняли тревогу и пытались остановить лифт. Мертвые разобрали потолок лифтовой коробки и поползли вверх по тросам. Здесь было высоко, темно и страшно, но покойники не ведают страха. Еще один этаж. И еще один.

Мертвецы с карими глазами разошлись по этажам. Они шли по освещенным коридорам и по тем, что остались в темноте. Заглядывали во все коридоры, натыкались на солдат, падали под выстрелами, падали в ямы, срывались в провалы пустых шахт, но не отступали. Они искали пленников.

Живых заключенных держали

на третьем подземном этаже. Раньше здесь складировали добытую руду, сейчас двери заменили на железные решетки. В пяти импровизированных камерах было тридцать восемь человек, включая царскую чету и моринденизскую королевну.

Солдаты отступили, пропуская мертвецов, и те покорно ринулись к камерам, чтобы быть зажатыми с тыла подоспевшим подкреплением. Началась стрельба. Покойники падали, лишенные голов, рук и ног, но то, что от них оставалось, — не останавливалось. Все они были подчинены одному приказу: освободить живых. Смерть не останавливала их, пули не останавливали. А на остальных этажах уцелевшие уже бежали, ползли и карабкались сюда.

Верхний этаж и двор рудника заполнили подоспевшие солдаты подкрепления.

— Проклятая бежала из башни! Смотреть в оба!

Хлебная куколка добралась до верхнего этажа, незамеченная людьми. Она выползла в щель под дверью старого лифта и стала Надей.

Солдаты переполошились. Приказа стрелять у них не было, да они и боялись. Ее окружили, на несколько минут позабыв о происходящем внизу.

Мертвецы забрали у солдат ключи и открыли камеры. Люди в них не двигались, напуганные до смерти. В камеру к царице и царю вошла тощая старуха.

— Мама. Папа. Вы должны идти с ними.

Надя порадовалась выдержке матери. Королевна Хенни в соседней камере уже потеряла сознание, дальше ее несли.

Царица, царь и покойник с бессознательной королевной на руках стали подниматься по лестнице.

— Надя, нас не выпустят отсюда! — сказал отец, превозмогая страх.

— Идите, — ответил покойник, несущий королевну.

В коридоре верхнего этажа хлебная куколка медленно подняла руки вверх.

— Где ее родители?! — наконец нашелся смуглый мужчина с нашивками майора.

Солдаты побежали вниз и на лестнице столкнулись с мертвецами, выводящими царскую семью наверх.

Покойников изрешетило пулями. Царь Мирослав закрыл собой бесчувственную королевну, вжалась в стену царица Тамара. Когда с мертвецами было покончено, живых схватили под руки, навели на них ружья. Королевну привели в чувство, отхлестав по щекам.

— Руки вверх! — приказал куколке офицер наверху.

Она насмешливо склонила голову набок, держа руки над головой.

— Если что-то выкинешь, мать и батю расстреляют. Поняла?

Куколка послушно кивнула. К ней подскочили солдаты, связали руки. Перенервничавший офицер не удержался, ударил по лицу.

Ударил он сильно, но кровь из разбитых губ не пошла. В полумраке рудника никто не

придал этому значения.

Почти сбежавшую царскую семью, королевну и связанную чародейку вывели на улицу.

— Охранять до дальнейших распоряжений! — приказал майор.

На людей навели ружья, двери рудника заперли.

— Отправляйся к его величеству, — приказал полковник одному из солдат. — Их нужно перевести! Может, в Новую башню?

Черная голубка встрепенулась на крыше, взъерошила крылья, выдернула у себя из-под крыла три перышка и слетела вниз, закружилась над людьми. Никто не обратил внимания на птицу. В этот миг лжечародейка упала на снег, забилась в судорогах, а голубка села на плечо царице. У них было несколько мгновений, пока растерянные, напуганные рыцари пытались понять, что происходит.

Царица повернула голову к птице. Голубка ткнулась клювом ей в губы, подсовывая три черных пера. Царица поняла. Она взяла их, протянула мужу и беловолосой королевне.

— Глотайте.

Вдох.

Выдох.

Лжецаревна стала тем, кем была — хлебным мякишем, и солдаты поняли, что их обманули, но было поздно.

Вдох.

Выдох.

Одежда и наручники упали в снег, а из вороха тканей в небо взлетели птицы.

…Они летели на север.

Остались позади крыши города и склоны гор. Внизу плыл заснеженный лес. В небе давно взошла луна. Свет отражался от снега, лес внизу слабо сиял.

Надя выбрала поляну у замерзшего родника, сложила крылья и бросилась вниз.

Было страшно, но не больно. Удар о землю сбил с нее перья, они разлетелись вокруг брызгами чернил, слились с неровными тенями деревьев и растворились в них.

Надя отряхнула от снега платье, подняла голову и поманила рукой своих спутников. Царь и царица бесстрашно бросились вниз, последовав ее примеру. Королевна боялась.

— Если не решишься сейчас, останешься птицей навсегда! — устало пригрозила Надя.

Королевна решилась, неловко упала в снег, подвернула ногу, тихо заплакала. Успокаивать ее у Нади не было ни сил, ни времени. Она сплела из снега и теней новую одежду и обувь, передала матери. Затем бережно достала из кармана платья сплетенную из травы куколку, положила в снег, дунула на нее, прогоняя чары, и перед ней появилась растерянная Василиса.

Царица поспешила к младшей дочери, крепко обняла. А Надя повернулась к отцу.

— Здравствуй, папа!

Он похудел и осунулся за прошедший год. Русые волосы подернулись сединой, появились новые морщины. Мирослав не ответил, крепко обнял дочь. Некоторое время они так и стояли: мать обнимала младшую дочь, а отец — старшую. Наконец Надежда высвободилась, улыбнулась отцу и повернулась к моринденизской королевне.

— С вами все будет хорошо, — сказала она ей на гроенском.

Королевна вытерла слезы и посмотрела на Надю с мольбой.