Черная мантия. Анатомия российского суда
Шрифт:
Через некоторое время приехал следователь Генеральной прокуратуры, с ним был человек с камерой и была девушка, которую мне представили как адвоката, и которая должна была представлять мои интересы. Утром, еще до приезда следователя, я повторил еще раз, что буду говорить. Когда меня посадили напротив следователя, я спросил, могу ли я узнать, кто он. Он был первым, кто показал мне свое удостоверение, представился мне как Ущаповский Николай Владимирович, сказал, что он старший следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам и что он ведет расследование о покушении на главу РАО ЕЭС Чубайса. Я ему сказал о том, как я попал в этот следственный изолятор, о человеке, который сыграл роль пассажира, рассказал про наркотики, про якобы неподчинение милиции. Адвокат, которого он привел, при этом присутствовала. После чего я сказал, что дома у меня супруга с шестимесячным ребенком на руках, и я должен был утром в день задержания везти ее в больницу, что она меня ищет уже неделю по больницам и моргам. Задал ему вопрос о том, почему я не могу сообщить своим родным и близким о том, что попал в милицию. На что следователь Ущаповский достал свой мобильный телефон, положил на стол и сказал: «Звони». В следующий момент
Дальше был протокол от 27 марта 2005 года. Понимал, что следователь мне никак не поможет. Во время допроса, проводимого следователем, я не стал говорить то, что пообещал сотрудникам милиции, касающееся оружия, каких-то услышанных якобы мною разговоров, так как это была ложь. Я согласился об этом сказать, так как я думал, что будет следователь, и я ему все объясню. Когда он меня спросил касаемо моего алиби на 17 марта, зачем я ездил в игровые автоматы. Я объяснил, что у меня была сломана машина на Таганке, что в игровых автоматах собираются люди, которые занимаются также частным извозом. Мне нужно было отремонтировать машину, а они мне могли помочь. Потом я отремонтировал машину и приехал под утро домой. Я возвращался по Варшавскому шоссе. Потом мне объяснили, что по плану «Поток» есть информация, когда я проезжал пост ГАИ. Я не могу точно сказать, на каком посту ГАИ была зафиксирована моя машина, так как сотрудники милиции сказали, что я был и на Тверской, и на Таганке. Возник вопрос, кто сможет подтвердить, что 17 марта утром находился в Подольске. Я объяснил, где находился утром. Я назвал человека, который меня видел и назвал людей, которые могли меня видеть утром. Результатом этого было то, что человека, которого 15 лет знаю, забрали из дома вечером, сославшись, что приехали клиенты чинить машину. Он вышел из своего дома, его посадили в машину и отвезли на Сухаревскую площадь и заставили расписаться в протоколе, что якобы я просил его сделать мне алиби на утро 17 марта. Когда я приехал домой после Твери, ко мне этот человек пришел и рассказал все. Я спросил его: «Зачем ты подписал?» Он мне пояснил, что сотрудник милиции сказал ему написать в протоколе фразу, что Карватко просил его сделать мне алиби. Мой знакомый отказался подписывать. После чего ему сказали, что они сейчас поедут к нему домой и найдут там что-нибудь. Все это происходило на Сухаревской площади у здания Департамента по борьбе с организованной преступностью. По описанию со слов моего знакомого я понял, что допрашивал его следователь Вадим Адольфович, который сидит в одном кабинете с Ущаповским. В дальнейшем получилось так, что я не подписал протокол и не дал показания, касающиеся оружия, так как никакого оружия не было, я его не видел. Тогда полковник Корягин сказал о том, что против меня имеется ряд протоколов. Он озвучил мне их, они касались наркотиков, боеприпасов, найденных у меня дома. Потом он предложил мне подписать бумагу о сотрудничестве с органами. Я естественно согласился, подписал бумагу и сказал то, что касается оружия, я писать не буду, так как этого не было. Они меня не заставили, тем более следователя уже не было.
Когда меня привезли 2 или 3 апреля в Москву, у нас с Корягиным состоялся разговор, в котором он мне рассказал о том, что у него имеются данные, что самого Чубайса в автомашине «БМВ» не было, что ко всем событиям, произошедшим 17 марта, имеет непосредственное отношение человек, которого он называл как «Пиночет». Он также пояснил, что этот человек работает у Чубайса, занимает большой пост в его службе безопасности. Все события 17 марта были сделаны его людьми. Корягин сказал, что нужно, чтобы я по приезду в Москву дал показания следователю Ущаповскому, что 17 марта я слышал разговор между Квачковым и Яшиным с упоминанием этого человека, «Пиночета», и чтобы было названо «каждый четверг в десять часов». Я не знаю, что означает данная фраза. Я сказал ему: «Извините, таких показаний я давать не буду». Я отказался от дачи таких показаний, так как я этого не слышал. После чего он предложил мне сказать все это следователю Ущаповскому, а без протокола его непосредственному начальнику. Я согласился. Он меня привел к кабинет, где я увидел Юрия Александровича, который задал мне вопрос по поводу того, что я слышал. Тогда я ему повторил то, что мне сказал Корягин. После чего мне показали фотографии человека. Потом Юрий Александрович спросил меня: «А письменно можешь дать эти показания?» Я сказал, что письменно эти показания давать не буду. После этого полковник Корягин с удвоенной силой стал добиваться от меня, чтобы я такие показания все-таки дал. Стал меня запугивать. Я все-таки не дал такие показания. У меня не было желания оговаривать людей из службы безопасности Чубайса из-за инстинкта самосохранения.
Корягин сделал следующее. Мне был задан ряд вопросов, объяснено, как на них надо ответить. Все это записывалось на магнитофон, потом он достал кассету и объяснил: «Если ты начнешь говорить что-то не так, то эти кассеты будут мною использованы». Я знаю, что этих кассет три. На кассетах мой голос, его голос, а на одной из этих кассет еще слышен телевизор…
— Расскажите, кто еще Вас принуждал и к чему?
— Я рассказывал Корягину по поводу Найденова, что 16 марта он был выпивший, о том, что 15 марта он повредил руку. Он порекомендовал мне об этом не вспоминать. Об этом я также рассказывал следователю Ущаповскому. Я спрашивал у следователя, как мог иметь Найденов отношение к покушению, если он был в состоянии алкогольного опьянения, если у него была повреждена рука. Мне говорили, чтобы я думал о себе» (т.46, л.д. 211–216).
17 марта 2005 года при изучении места происшествия следственная бригада наткнулась на аккумулятор: «Слева от тропинки на расстоянии 3 м обнаружена находящаяся в снегу полиэтиленовая сумка черного цвета
3 апреля 2005 года домой к Игорю Карватко в поселок Остафьево Подольского района неожиданно и спешно утром приезжает следователь из следственной группы Генеральной прокуратуры В. А. Соцков, не в прокуратуру вызывает, — некогда, сам приезжает, чтобы задать один-единственный вопрос. Вот весь протокол допроса:
«Вопрос: скажите во время неоднократных посещений дачи Квачкова В. В. Вы видели там какой-либо аккумулятор?
Ответ: Да, видел.
Вопрос: Расскажите где, когда, опишите его?
Ответ: 16.03.05 г. вечером, когда я приехал с рынков вместе с Яшиным и Беловым на дачу Квачкова, то в один из моментов нахождения в доме, увидел, что Квачков Александр пытается сделать свет в парилке. Он с помощью электропровода (цвета не помню) и автомобильной лампочки хотел наладить освещение в парилке. Для этого использовал аккумулятор. Его цвет я сейчас не помню. Но если увижу, смогу опознать. Я его увидел при следующих обстоятельствах. Я наливал себе чай в чашку в комнате на первом этаже, к которой примыкает парилка. Александр Квачков пытался наладить свет в парилке. Когда я налил чай, Квачков-старший, находившийся в комнате, спросил сына Александра, надолго ли хватит аккумулятора. В этот момент я посмотрел на аккумулятор и увидел на индикаторе, который расположен по центру его верхней панели, ярко-зеленый цвет. Я сказал, что аккумулятор новый. Квачков старший спросил почему, на что я ему показал на индикатор и на имевшуюся рядом таблицу, согласно которой ярко-зеленый цвет соответствует абсолютно новому аккумулятору. Подобный аккумулятор у меня был, произведенный в Испании. На аккумуляторе, который я видел на даче Квачкова, была ручка для его переноски. Индикатор расположен на верхней панели по центру. Стекло индикатора диаметром примерно 1 см, сам индикатор диаметром 0,5 см. На панели сверху имелась таблица, согласно которой ярко-зеленый цвет соответствует 100 %, черный — рабочее состояние, нормальное, белый — аккумулятор разряжен. Ручка была откидная. На показание индикатора я обратил внимание, т. к. ярко-зеленый цвет индикатора — большая редкость. Я ранее такого показания индикатора не видел. Аккумулятор виденный мною на даче Квачкова 16.03.05 г. я смогу опознать» (т. 2, л.д. 242–244).
На следующий день, 4 апреля 2005 года, все тот же следователь В. А. Соцков в 305-м кабинете Департамента МВД по борьбе с организованной преступностью и терроризмом предъявил И. П. Карватко аккумулятор на опознание.
«Опознающий Карватко Игорь Петрович, — говорится в протоколе, — осмотрел предъявленные для опознания аккумуляторные батареи и заявил, что в предмете № 2 он опознает аккумуляторную батарею виденную им на даче Квачкова В. В. Уверенно опознать данный аккумулятор я не могу, т. к. индикатор у данного аккумулятора не ярко-зеленого цвета, отсутствует наклейка на верхней стороне каркаса аккумулятора, в остальном он похож на тот, который я 16.03.05 видел на даче Квачкова В. В.» (т. 3, л.д. 115–119).
Сомнения, высказанные И. П. Карватко, хоть и не полностью, но все же внесенные в протокол опознания, следователь Н. В. Ущаповский отлил в металлом звенящие строки обвинительного заключения: «Протокол предъявления предмета для опознания от 04. 04. 2005, из которого усматривается, что свидетель Карватко И. П. опознал аккумуляторную батарею, обнаруженную и изъятую 17. 03. 2005 на месте происшествия на Митькинском шоссе, как похожую на аккумулятор, который они видел на даче Квачкова В. В… Таким образом, Карватко И. П. накануне совершения преступления наблюдал на даче Квачкова В. В. еще и аккумулятор, обнаруженный в дальнейшем на месте происшествия в районе осуществленного на Митькинском шоссе взрыва. Отсутствие наклейки на аккумуляторе и изменение цвета его индикатора, указывающее степень разряжения, вполне объяснимо эксплуатацией аккумулятора членами организованной преступной группы (обвинительное заключение, стр. 73–74).
Автомобильный аккумулятор был так важен следствию, что уже и зафиксировав показания своего главного, как считало следствие, свидетеля Игоря Карватко, и его же официальное под протокол при двух понятых узнавание этого аккумулятора, следователи продолжали крутиться вокруг аккумулятора, как коты возле валерьянки, затеяв через четыре дня после опознания аккумулятора в Департаменте по борьбе с организованной преступностью, следственные действия на даче В. В. Квачкова, когда И. П. Карватко сначала рассказал следственной бригаде при понятых, где стоял аккумулятор («рядом с камином и входом в парилку»), «после этого все участники следственного действия проследовали в дом… По результатам осмотра дома аккумулятор не обнаружен… Осмотрели прилегающую территорию, которая обильно засыпана снегом. Аккумулятор обнаружен не был. Осмотрели хозяйственную пристройку. Аккумуляторная батарея обнаружена не была. После этого участники осмотрели гараж… Отдельно стоящий санузел, в котором аккумуляторная батарея также не была обнаружена» (т. 3, л.д. 125–128).