Черная мантия. Анатомия российского суда
Шрифт:
Допрос Чубайса (Заседание двадцать пятое)
Не завидуйте власть и деньги имущим: они платят за это свободой. Вынужденные сидеть за четырехметровыми заборами, боясь носа высунуть из подворотни, обреченные ездить под мигалками со спецконвоем, с замиранием сердца ожидая встречного тарана, они не могут просто заглянуть на огонек в ресторан, тихо поужинать в компании друзей, прежде чем этот ресторан не обшарят на предмет взрывных устройств и не зачистят от посетителей. Театры, библиотеки, музеи, выставки — непозволительная роскошь для несчастных, постоянно ожидающих выстрела из-за кулис, кирпича с книжной полки, гибельных испарений ядов от экспонатов вернисажа… Их, осужденных на пожизненную изоляцию, выгуливают охранники в обществе таких же богатеев, организуя VIP-концерты, VIP-ярмарки, VIP-пикники. Общение с нормальными людьми у власть и деньги имущих невозможно, они
Вопреки заведенному правилу ходить за свидетелем приставу, приглашать Чубайса в зал суда суетливо, почти что в полуприсяд, с угодливой улыбкой кинулся сам прокурор Каверин с сединой уже и при погонах в два просвета. Каверин торопливо понесся по залу, не ступая привычно твердо, а, как балерон или как мужчинка не совсем традиционной ориентации, этак на цыпочках, бочком, пружинисто подпрыгивая, то ли от благоговения, то ли от страха перед высочайшей особой. За прокурором по пятам спешил представитель Чубайса Гозман, он двигался крадучись, пригнувшись, демонстрируя раболепие и восторг. Охранник Чубайса, человек с песьей головой, хватательные способности которой не мог замаскировать даже безупречный костюм, уже давно сидел в зале, изучая степень агрессивности публики, грозно и тревожно зыркая в сторону зрителей. И появился он — Чубайс. Чубайс шел неестественно прямо, свекольно-красный, напряженный весь, и шея, и макушка, и спина — все застыло в нем в ожидании чего-то. Чего он так тревожно ждал: пинка? плевка? окрика? кирпича?.. Ох, тяжело им даются встречи с народом. К трибуне Чубайс подошел, как к эшафоту, при полном безмолвии зала.
Пантелеева, подтянув пальчиками горловину мантии к подбородку, медовым голосом попросила потерпевшего Чубайса перечислить свои анкетные данные, как того требуют судебные порядки: домашний адрес, свободное владение русским языком и прочие личные мелочи. Но вот национальностью потерпевшего судья не поинтересовалась, хотя прежде этот процедурный вопрос фигурировал в протокольных расспросах всех потерпевших и свидетелей.
Прокурор Каверин, чуть запыхавшись и не отдышавшись еще от встречи, вдохновенно приступил к допросу: «Скажите, пожалуйста, Анатолий Борисович, кем Вы работали в марте 2005 года?»
Чубайс ответствовал величественно: «Председателем правления компании РАО «ЕЭС России».
Каверин, елейно, пригнувшись: «Скажите, пожалуйста, работали ли Вы в Правительстве Российской Федерации и в каких должностях?»
Чубайс велеречиво: «С 1991 по 1998 год я работал на должностях министров, заместителя Председателя Правительства, главы Администрации Президента».
Прокурор, не меняя подобострастного тона и позы: «Расскажите, что произошло 17 марта 2005 года».
Чубайс приступил к воспоминаниям, всем своим обликом показывая, насколько горьки они: «17 марта я, как обычно, выехал на работу с помощником и водителем. Поехали по обычному маршруту, выехали на Митькинское шоссе. Раздался удар, взрыв, хлопок. Я в тот момент уткнулся в мобильный телефон и не смотрел на дорогу. Удар был настолько сильный, что машину приподняло, сильно отбросило, сверху посыпалась обшивка и части салона. Уши заложило. Переднее стекло покрылось трещинами. Но водитель, он очень опытный, удержал машину. Я не понял, что произошло, но понял, что это был удар — взрыв. Мой помощник Крыченко, он человек опытный, служил в ФСБ, понял, что произошло. Он сказал водителю: уходим, гоним. А я подумал, что при таком ударе у нас может быть что-то повреждено, и поэтому сказал: уходим, но не гоним. К счастью, машина могла двигаться. Благодаря Дорожкину мы продолжили движение. И в какой-то из этих моментов Сергей Крыченко сказал, что слышит звук пуль. Я не знал, что такое звук пуль, поэтому я и не очень понял, что это такое. Честно говоря, мне было трудно поверить, что посреди бела дня обстреливают из автомата… У меня в голове это не очень уложилось. Доехав до Минского шоссе, мы свернули налево. Машина двигалась дальше. Стало понятно, что это серьезное дело, это не авария. Это реальный обстрел, реальный взрыв, и мы вспомнили, что у нас же есть еще одна машина, которая за трассой следит. И я сказал: Сергей, звони сразу туда. Он стал звонить. Мы дозвонились как-то не сразу, спросили: «Что там?» — «Автоматные очереди, стрельба». — «Раненые есть?» — «Нет». — «Убитые есть?» — «Нет». Ну, слава богу. Значит, все живы. Ну, я стал звонить к себе в РАО «ЕЭС», заместителю по безопасности.
Судебный зал был тих и внимателен. О том, что машину приподняло и отбросило, это четырехтонную-то бронированную глыбу, слышали здесь впервые. То, что помощник Чубайса Крыченко звонил в машину сопровождения, чтобы узнать про раненых и убитых, тоже было новостью. Ведь еще совсем недавно сам Крыченко и охранники из машины сопровождения в этом зале уверяли суд, что друг с другом не знакомы, откуда ж им телефоны знать. У зрителей нарастал азарт, как у жены, когда она слушает оправдания изменника-мужа, и ждет не дождется, где и на чем подлец проколется.
Прокурор Каверин ласковым не мужским голоском: «Анатолий Борисович, опишите эту Вашу дачу или дом в Жаворонках, как он выглядит?»
Чубайс неожиданно замялся: «Двухэтажное строение, там у нас такой заборчик вокруг дачи есть, высотой, не знаю, два метра, может, чуть больше. Сделан из чего? Ну, там металлические опоры, и плиты между ними вбиты, по-моему, бетонные, если я правильно помню».
Описание впечатлило слушателей, многие ведь помнили показанный не раз по телевизору четырехметровый чубайсовский «заборчик».
Прокурор: «Известны ли Вам функции охранников из Мицубиси?»
Чубайс: «Это машина ЧОПа, у которого с РАО договор на охрану. Их функции — начиная с контроля за дорогой и кончая боевыми ситуациями, в которых мы оказались».
Боевые ситуации?! Да это же как раз то, от чего, как черти от ладана, открещивались охранники Чубайса, убеждая суд, что они охраняли лишь бумаги и имущество РАО «ЕЭС» и присматривали мусор на дорогах, но функций охраны САМОГО не выполняли и были практически безоружными. Зал молча мотал на ус полезшие, как шилья из мешка, противоречия в показаниях главного потерпевшего.
Прокурор: «Ранее Вам приходилось в таких ситуациях находиться?»
Чубайс задумался: «Под обстрелом — нет».
Прокурор: «В РАО «ЕЭС» Вы на какой машине приехали, на той, в которую пересели?»
Чубайс, не выходя из задумчивости, роняет: «Нет-нет. Я приехал на той, на которой я выехал, на БМВ».
У зала перехватило дыхание. Чубайс продолжает настаивать, что приехал в РАО на той машине, на которой выехал, — на БМВ! — как утверждали на следствии и в первом судебном процессе и он сам, и его водитель с помощником. И только потом, уже на втором суде, когда допросили водителя сменной машины Тупицына, выяснилось, что Чубайс приехал в РАО на другой машине — на Тойоте Лендкрузер. Благодаря роковой правдивости Тупицына всем троим пришлось признаться в лжесвидетельствах. Так что, Чубайс возвратился к первоначальным показаниям?
Судья тихо шепчет Чубайсу, очень тихо подсказывает, да разве от современных диктофонов утаишься, все слышат, и это услышали, и это записали: «Вы, по-моему, у поста ГАИ пересели…»
Прокурор тоже тихо всполошился, аж спал с лица, бедняга: «Вы сказали, что Вы, в общем Вы у поста ГАИ пересели…»
Чубайс спохватывается: «Да-да, пересел. Вот на Тойоте и приехал, в которую пересел».
Прокурор, с облегчением вздохнув: «Видели ли Вы повреждения на Вашей машине после случившегося?»
Чубайс оскорбел лицом: «Ну, да. Честно говоря, меня тянуло посмотреть. Первое, что бросается в глаза — капот. А капот, как известно, не бронированный. Развороченный металлический след от крупного осколка. Уж не знаю, чем стреляли. Он как бы разворотил, вскрыл капот. Это наиболее видимая часть. Ну, фары разбиты, подфарники разбиты, бампер полуоторван. А правая сторона, она вся могла сильно простреливаться. Причем, что мне бросилось в глаза, что следы-то в основном даже не столько по стеклам, а по стойкам, а стойка, как известно, — самая слабая часть у бронированных машин. Один из следов пуль, ну, как раз, прямо у Сергея в висок, точно. Он впереди сидел. Если бы стойка не выдержала, непонятно, что бы было. Следов от пуль много с правой стороны. И потом там повело кузов, волновой он стал. Даже, собственно говоря, восстанавливать нельзя было после этого машину. У нее вид был такой — убедительный вполне».