Черная мантия. Анатомия российского суда

Краснокутская Любовь Васильевна

Пули, науськанные персонально на главного энергетика, перелетавшие через машину Вербицкого и гонявшиеся за машиной Чубайса, трудно давались воображению присутствующих. За весь допрос по залу впервые пробежал короткий смешок.

Закалюжный: «На вопрос государственного обвинителя о расстреле БМВ в гараже, Вы сказали, что это глупость, бессмыслица. Вы можете конкретней ответить на вопрос: известно ли Вам что-либо о расстреле автомашины БМВ, на которой Вы ездили 17 марта 2005 года, в гараже. Было ли такое?»

Чубайс пытается увернуться от ответа: «Да, мне известна эта абсурдная версия, выдуманная обвиняемыми с тем, чтобы отвести от себя вину. А абсурдность ее тем более очевидна: как известно — произошел взрыв и взрывать машину в гараже…».

Закалюжный напоминает: «Я говорил не о взрыве, а об обстреле».

Чубайс

с вызовом: «А я говорю о взрыве и о расстреле».

Закалюжный: «Вы все-таки не ответили на вопрос: известно ли Вам, расстреливали БМВ в гараже РАО «ЕЭС» или нет?»

Чубайс вяло, уже без напора: «Ну, конечно же, известно. Это абсурд, выдуманный защитой, он не соответствует действительности».

Закалюжный: «Скажите, Вы всегда давали аналогичные показания на следствии и в суде, в частности об обстоятельствах пересадки из БМВ в автомобиль Лендкрузер?»

Чубайс возвращает себе безмятежный вид: «Да, конечно. Вы имеете в виду простой вопрос: почему об этом мной не было сказано на первом суде, а сказано на втором? Это очень просто: я тогда и сейчас отвечаю только на те вопросы, которые мне задаются. Меня спросили — пересаживался ли я? Я сказал — да. Раньше об этом не спрашивали — я и не сказал, вот и все».

Закалюжный: «Сокрытие вопроса о Вашей пересадке не связано с обеспечением безопасности, как говорили здесь Ваши помощник и водитель?»

Чубайс переминается: «Эти вопросы не ко мне».

Закалюжный: «Почему Вы на предварительном следствии не давали показаний о том, что Вы пересели в другой автомобиль?»

Чубайс раздельно, сквозь зубы: «Потому что я отвечал на вопросы, которые мне задавались»

Закалюжный: «Вы всегда описывали Ваши ощущения от взрыва так, как сегодня в суде?»

Чубайс снова уклоняется от прямого ответа: «Я всегда описывал их правдиво. И сегодня в том числе».

Допрос защитой завершен, но Миронов повторно просит слова. Вздохнувший было с облегчением Чубайс захлебывается молчаливым бешенством.

Миронов: «Скажите, потерпевший Чубайс, тот факт, что во время Вашего руководства РАО «ЕЭС» тарифы на электроэнергию выросли в десять раз, — это тоже результат Вашего настроения после имитации взрыва?»

Судья быстро придумывает, как замять неудобную тему: «Вопрос снимается как направленный на оскорбление потерпевшего».

Миронов: «Анатолий Борисович, во время своих показаний Вы неоднократно говорили: как писал Ваш отец, как писал Ваш отец… Так, может, мое привлечение в качестве покушавшегося на Вас является Вашей личной местью за деятельность и разоблачения, которые делал мой отец?»

Чубайс аж вспотел от неожиданности: «Слушайте, ну, я-то откуда знаю, чего Вы делали и как Вас привлекли к обвинению».

Миронов: «Вы мне скажите — да или нет?»

Чубайс сбивается на оправдания: «Я Вам отвечаю, что я не могу в принципе дать ответ на вопрос, какие основания были у следствия привлекать Вас. И я не мстил Вам за Вашего отца, к которому, кстати, у меня было вполне нормальное отношение».

Миронов: «Критерием моего возможного участия в покушении, критерием профессионализма Вы назвали то, что я, якобы, являюсь мастером рукопашного боя. Так в Вас на Митькинском шоссе стреляли или Вас там били ногами?»

Чубайс с трудом выкарабкивается из ямы, которую сам же и выкопал: «Ну, не смогли же машину остановить. А так, я думаю, что побили бы тоже».

Миронов: «Вы мне подскажите логику Вашего утверждения о моем профессионализме?»

Чубайс продолжает карабкаться: «Логика очень простая. Вы задали вопрос: а может ли аспирант, работающий над диссертацией, выйти на действия такого рода? Вы себя не назвали. Вы сказали: может ли? Я сказал: да, может, если он мастер рукопашного боя. А Вы — мастер рукопашного боя?»

Миронов: «Нет. Но я знаю, что Вы распространяли эту клевету, которую проплачивали, и она выплескивалась на экраны. Я хочу уточнить все-таки: Вас били ногами там или стреляли, Анатолий Борисович?»

Судья монотонно, как диктор на железнодорожном вокзале: «Я предупреждаю Вас о недопустимости некорректного отношения к участникам процесса. Вы, Миронов, сообщили о себе часть сведений, господин Чубайс — другую часть. Обменялись любезностями, называется».

На том допрос Чубайса завершился. Мозаика прежних

показаний потерпевших и свидетелей, экспертиз и обысков, при допросе главного потерпевшего сложилась в цельную и яркую картину, в которой события двоятся и логическому осмыслению не поддаются. Назовем их, по примеру классической логики, парадоксами Чубайса, в расчете на то, что присяжные справятся с ними, приложив всю силу здравого смысла. Чубайс утверждает, что на него покушались еще в 2002 году, но никаких доказательств тому не найдено. Чубайс говорит, что был в БМВ под обстрелом и взрывом, но почему-то не помнит ни обстрела, ни взрыва, ссылаясь на то, что не отводил глаз от мобильного телефона. Чубайс уверяет, что ездил без охраны по не перекрытым дорогам, чему не поверит и ребенок. Чубайс утверждает, что его четырехтонный броневик от взрыва подбросило и понесло по воздуху, что пули, как заговоренные, попадали исключительно в его БМВ, старательно огибая попадавшиеся на пути другие машины. Чубайс долго скрывал, что после взрыва приехал в РАО «ЕЭС» на другой машине, а когда его поймали на лжи, стал настаивать, что его об этом никто не спрашивал. Чубайс насчитал на БМВ десятки пулевых пробоин, но эксперты установили по всей машине не больше двенадцати, а там, где якобы сидел Чубайс, и вовсе ни одной. Загадкой осталось, где обстреляли броневик энергетика, в суде однозначно установлено, что это было не на месте взрыва. Чубайс убеждает, что против него действовали профессионалы, хотя именно профессионалы не полезли бы никогда подрывать бронированную машину РАО, когда есть возможность подорвать личную небронированную чубайсовскую. Чубайс жалостливо называет себя потерпевшим, ссылаясь на звон в ушах, страдания жены и друзей. От одного этого картина происшествия кажется гротеском, перерастающим в фарс. Фарс несомненный, если не принимать во внимание пяти лет жизни, потраченных подсудимыми на тюрьмы и суды. Фарс, имя которому — имитация покушения на Чубайса.

Но для обычных граждан допрос Чубайса знаменателен тем, что они прикоснулись к своей заветной мечте, волнующей современников скоро уж двадцать лет — допросить и судить Чубайса. Конечно, допросить не так, как здесь, одним днем, при потворстве прокурора и угодливости судьи. Но все же и на этом суде прозвучали вопросы, которые каждый хотел бы задать Чубайсу. И каким предстал перед нами Чубайс — этот «всесильный демон реформ»? Путался и краснел, оправдывался и отпирался, потел от бессильной злости и леденел от страха проговориться, свои преступления валил на Президента и Парламент, я-де лишь исполнитель, от вины за Саяно-Шушенскую катастрофу трусливо отнекивался… Не так страшен Чубайс, как его малюют. И потому суд по делу о покушении на Чубайса, как первая ласточка, возвещающая о весне, заронил в нас надежду, что до воплощения великой российской мечты — суда над самим Чубайсом — не так уж и долго осталось. 

Машину Чубайса расстреляли после взрыва. Но где? (Заседание двадцать шестое)

Чтобы убедить сомневающихся в серьезности покушения на него, Чубайс в своем «Живом журнале» выставил на всеобщее обозрение шесть фотографий подорванного и расстрелянного БМВ. Интерес к изображениям подбитого броневика огромен, но диапазон откликов от «Кто же с «калашом» против брони попрет» до «Мою машину тоже расстреливали, и все было не так» — вряд ли может удовлетворить потерпевшего Чубайса. Один из комментаторов фотографий здраво замечает, что пули в лобовое стекло так могли влететь только в том случае, если нападавшие шли с автоматами наперевес прямо в лоб машины. Но ведь БМВ по показаниям всех свидетелей, включая самого Чубайса и его водителя, после взрыва умчалась не останавливаясь. Тогда на трассе должны остаться сбитые бронированной машиной трупы нападавших, но их нет. Еще один знающий зритель утверждает, что так, как легли пули, лечь они могли лишь в одном случае, если стреляли в неподвижную машину… В общем, вызвать к себе всенародное сочувствие у Чубайса не получилось, и уж точно никто не поверил заявлению Чубайса, что БМВ не подлежал восстановлению, а потому, дескать, и продан был сразу после случившегося на запчасти. Внешний вид броневика такому приговору никак не соответствует. Но даже если машина и не подлежала восстановлению, зачем же ее из вещдоков исключать? Убрали как свидетеля, всем своим видом изобличающего имитацию?