Черная мантия. Анатомия российского суда
Шрифт:
Зубков: «Да он политикой вообще не интересовался».
Обвинение решило представить Александра Квачкова в портретной раме молодого террориста, рассчитывало, что у охранника банка Александра Зубкова, которого приучают ненавидеть всякого нарушителя спокойствия богатых мира сего, сработает собачий рефлекс ярости к одному из тех, кто подозревается в покушении на жизнь основоположника богатств и процветания всех олигархов страны. Но прокуратура обманулась в ожиданиях. Охранник Зубков оказался честным человеком. И вместо кровожадного боевика Квачкова-младшего в его рассказе предстал добродушный увалень, рыхлый, с пузцом, круг интересов которого ограничивается кроссвордами и футболом, причем он совсем не интересуется политикой и настолько плохо стреляет, что постоянно сам платит
Впрочем, это не единственный провал в режиссуре обвинения, случившийся в тот день на суде. Прокурор возвестил о предъявлении присяжным заседателям очередной партии вещественных доказательств, собранных на даче Квачкова. Надо сказать, что за время судебного процесса у многих в корне поменялось отношение к понятию «вещественное доказательство», как прямому материальному подтверждению причастности к преступлению лица, которому принадлежит то, что признано вещественным доказательством. Но это понятие здравое и правовое, у прокуроров же своя логика, сугубо прокурорская. Согласно ей, вещдоком может быть признана любая вещь, если того пожелает следователь. А если следователь того не пожелает, то из вещдоков любая вещь может быть исключена, если она свидетельствует о чем-то, прямо противоположном умозаключению следователя. Короче, если вещдок мешает следствию — это не вещдок. Вспомните БМВ Чубайса, который в число вещдоков не попал, потому что противоречил версии следствия и показаниям потерпевших.
Прокурор Каверин начинает потрошить коробки. Разрезает первую, долго шуршит пакетом, будто гоняет по дну коробки забравшуюся в нее мышь, потом извлекает нечто, торжественно объявляя: «Изъятая на даче Квачкова куртка из синтетического материала черного, серого и белого цветов». Каверин бодро трясет пыльным тряпьем перед присяжными.
Александр Найденов просит разрешения задать вопрос потерпевшему Клочкову: «Вы наблюдали нападавших. Данная куртка похожа на ту одежду, в которой Вы видели стрелявших?»
Клочков неохотно бурчит: «Нападавшие находились в маскхалатах, а не в куртках».
Прокурор Каверин по-детски разочарован, будто этого не знал. Он наклоняется к следующей коробке, одновременно, словно маг, сопровождая свои действия заклинаниями: «Вещественные доказательства, изъятые на даче Квачкова!» Под озадаченными взглядами присяжных на парапете, словно на скатерти-самобранке, возникает полуторалитровая пластмассовая бутылка с остатками минералки пятилетней давности, три водочных стеклотары, в которых, однако, ни капли горячительного, три стопарика, пустая пачка от сигарет. Прокурор нервно затоптался, смутно догадываясь, что историческая реконструкция диорамы следственного прочтения современной темы «Военный совет в Филях» ему не вполне удалась. Он заглядывает в коробку с остатками вещдоков и уныло добавляет: «Здесь еще имеются окурки, но их я выкладывать не буду».
Звеня стеклотарой, словно бомж на вокзале, Каверин упаковывает натюрморт обратно и приступает к следующей коробке: «Для осмотра предоставляется деревянный ящик, в котором находится подрывная машинка и малый омметр. На приборе имеется шильдик с надписью «Нажать кнопку до отказа». Но, — спохватывается Каверин, — нажимать мы не будем!»
Найденов: «Хочу обратить внимание суда, что этот ящик обнаружен только в ходе третьего обыска на даче Квачкова…». Говорить ему дальше запрещает бдительная судья.
Снова шуршит прокурор, роясь в следующей коробке, и очень довольный находкой извлекает из ее недр автомат Калашникова. Ахают присяжные и вместе с ними весь зрительный зал, вот это уже серьезно, в зале запахло пороховой гарью и терроризмом. Прокурор Каверин с пафосом: «Макет автомата Калашникова АК-74 с магазином к нему!»
«Макет?!» — разочарованно выдыхает зал.
«Макет, — не оставляет никакой надежды прокурор. — Обращаю внимание присяжных заседателей, что в затворе отсутствует боек».
Поднимается Найденов и в тон прокурору добавляет: «Обращаю внимание суда, что массогабаритный макет автомата Калашникова имеет выхолощенными все детали, а не только боек. Здесь нет ни одной боевой части».
Завершается демонстрация странных вещей, являющихся,
Взрывпакет с летальным исходом (Заседание двадцать восьмое)
После перерыва, связанного с болезнью адвоката Михалкиной и введением в процесс нового адвоката Чепурной, судебные слушания по делу о покушении на Чубайса возобновились. Прокурор Каверин приступил к оглашению письменных доказательств. Письменные доказательства — приближение труда следователя к писательскому труду, те же творческие муки в сочинении обвинения, то же пылкое воображение, тот же направленный в заоблачные дали полет фантазии, те же слезы художника, что льет он над вымыслом и этот непременный без всякой двусмысленности порыв восхищения собой: «Ай, да я, ай, да сукин сын!..». И все это следователь творит, опираясь, как подлинный писатель-реалист, на факты действительной жизни, в практике уголовных дел именуемые экспертизами — дактилоскопическими, комплексными криминалистическими, биологическими, генетическими, взрыво-техническими, лингвистическими и многими, многими другими. Именно эти экспертизы, положенные следствием в основу эпоса в шестидесяти семи томах под названием «Уголовное дело о покушении на Чубайса», и предстояло огласить сейчас прокурору Каверину.
Экспертиза как факт — вещь неумолимая. Экспертизу, как правило, проводят ученые, специалисты своего дела. И если их выводы докажут причастность подсудимых к делу, опровергнуть такое доказательство невозможно. Присяжные посуровели, ожидая неумолимых фактов. В числе первых Каверин озвучил дактилоскопические экспертизы: «Оглашается дактилоскопическая экспертиза аккумуляторной батареи, ковриков-лежаков, телефонного провода и выключателя, полиэтиленовой сумки черного цвета с цветным узором, отрезка изоленты. Экспертам был задан вопрос: «Имеются ли на данных объектах следы папиллярных узоров рук?» Вывод эксперта: «На поверхностях объектов следов папиллярных узоров рук, пригодных для идентификации, не обнаружено и не выявлено». Судья Пантелеева свое явное разочарование утешает собственным глубокомысленно философским измышлением, адресованным присяжным заседателям: «Формулировка эксперта о том, что следов папиллярных узоров не выявлено, не означает, что таких следов нет вообще. Она означает, что по ним нельзя идентифицировать лиц, которые их оставили».
Скользнув взглядом по рядам присяжных, озадаченных таким глубокомысленным изречением, Пантелеева ударилась было в теоретические проблемы дактилоскопии: «Отпечатки пальцев — это пото-жировые выделения от пальцев рук, которые сохраняются на поверхности предметов. Аналогия бывает с кровью: когда есть лужа крови, но нет тех элементов крови, по которым можно судить, кому она принадлежит». Судья замолчала, пожевала губами, как бы ощущая послевкусие только что сказанного ею, неожиданно сочла на этом криминалистическое просвещение присяжных исчерпанным и предложила прокурору продолжать священнодействие. Каверин не преминул воспользоваться приглашением судьи: «Заключение дактилоскопической экспертизы ПСМ, газового пистолета «Вальтер», двух магазинов к ним, двух запалов, патронов, электродетонатора, обнаруженных в гараже Квачкова В. В. Вывод эксперта: на поверхности этих предметов следов папиллярных узоров рук не обнаружено и не выявлено».